Книга Тьма на ладони - Иори Фудзивара

– Как директор по рекламе – знал, конечно. В руководстве компании об этом знали считанные единицы. А детальное расследование доверили лично мне. Как ты, наверно, уже догадался, таково было особо секретное распоряжение директора-распорядителя Тадокоро. А потом и личный приказ его же как гендиректора… В общем, в афере Исидзаки я ковырялся, как муха в навозе, несколько лет подряд. И если кто-нибудь скажет, что своим выдвижением в совет директоров старший менеджер Какисима обязан именно этому делу, я спорить не стану…

Я уставился на него, не говоря ни слова. Вот это мужик, думал я. Далеко пойдет. Никогда еще я не встречал человека, который бы сам признавался в шпионаже. Да еще и гордился тем, что сделал на этом карьеру…

– Значит, к этому и сводились твои «догадки» насчет инспектора из Второго отдела? – уточнил я.

– Ну конечно. Ведь если полиция вела за Исидзаки тайную слежку – нетрудно понять, что конкретно она вынюхивала! Расследование дел об отмывании капитала ведется пять лет. Если бы на Исидзаки завели дело, его срок истекал бы как раз этим летом.

– Тебя послушать – выходит, Исидзаки покончил с собой, потому что его зажала в угол полиция, так, что ли?

– Я лишь хочу сказать, что это не исключено. Почему он покончил с собой – на этот счет нет ни малейших зацепок. А если вспомнить, что на заупокойную явился сам Дайго Сакадзаки, так и вообще ничего не понятно. Почему я и сказал, что пора оставить его душу в покое.

– Кое-кто уже «заплатил по счету сполна»… – вдруг вспомнил я. – Тоже неплохое выражение.

– Ну, можно и так посмотреть, – усмехнулся он. – Спорить не буду. Каждый со своей совестью разбирается сам.

– Однако надо признать: твой рассказ меня поразил. Здорово же ты все разнюхал!

– В последнее время эта тема становилась все горячей. Сам Тадокоро, хоть и скрывал от меня, постоянно по своим каналам что-то раскапывал…

– Да уж ясно что! Эффективность – она и в сортире эффект приносить должна. Небось выстраивал себе защиту на случай, если Исидзаки все-таки арестуют?

– Насколько я слышал, так и было. Только это проблема не эффективности, а грамотного управления. Сам подумай, что будет с компанией, окажись ее президент за решеткой?

– Ай, брось! Эту компанию и так уже лихорадит хуже некуда. Такие сцены разыгрываются – в кино ходить не надо…

Я рассказал ему в двух словах о том, что случилось сегодня в рекламном отделе. Какисима вздохнул.

– Вон как? Тот самый Санада?.. – пробормотал он.

– И по всей компании таких разборок чем дальше, тем больше. Ни в чем не повинные люди страдают почем зря. И это, по-твоему, не проблема грамотного управления?

– Послушай, Хориэ! – Какисима вдруг посерьезнел и заглянул мне прямо в глаза. – Я, вообще-то, и сам людьми управляю. Пускай и не на самом верху. И худо ли бедно, свою ответственность на загривке тащу. Так вот, скажу тебе прямо: огромная куча нынешних проблем уходит корнями в те времена, когда Исидзаки был генеральным. И если не выкорчевать их, как старые пни, – ничего не изменится… Конечно, Исидзаки был замечательный человек, его было за что уважать. Но даже такие люди допускают ошибки. А его ошибка была непоправима. Я понимаю, что вляпался он во все это не из дурных побуждений. Скорее всего, кто-то умело сыграл на его личных слабостях, вот и все. Но факты – суровая штука. Этот человек умер. А компания отчаянно ищет способ остаться в живых. И ни о чем больше думать ей нет никакого смысла. Я тебе выложил практически все, что знаю. И потому хочу очень серьезно тебя попросить. Давай ты перестанешь ковыряться в мотивах его самоубийства? В компании это уже никого не интересует.

– Так вот о чем ты хотел со мной поговорить?

– Именно. Твое частное расследование никому на пользу не пойдет и ничего, кроме негативной реакции, уже не вызовет. Все думают о будущем, а не о прошлом. Дело закрыто. Если пользоваться твоими словами – «кое-кто уже расплатился по счету сполна». Я же прошу об этом именно потому, что желаю тебе уйти на заслуженный отдых без лишних забот и проблем…

– А если я откажусь?

– Откажешься?

Я кивнул.

Он уставился на меня растерянно, как ребенок.

– Но почему?

– Во-первых, ты говоришь, что Исидзаки – старый пень. Но в те годы, в эпоху «разбухшего пузыря», все вокруг и думали, и действовали точно так же! Никаких других форм жизни просто не существовало… Во-вторых, ты забываешь, что с тех пор, как Тадокоро стал гендиректором, прошло уже много лет. Так что сваливать всю вину за кризис управления на Исидзаки было бы слишком глупо… И в-третьих – я не ослышался? – ты выложил мне практически все, что знаешь. Значит, еще не все?

Он вздохнул:

– Ну, хорошо. Слушай еще кое-что. Нынешний гендиректор тоже много чего возьмет на себя. И скоро уйдет в отставку. Хотя сказать «его уйдут» будет, пожалуй, точнее. «Банк Нидзё» собирается навязать нам новую должность – заместителя генерального директора. И посадить на нее своего человека. Того, кто станет генеральным после отставки Тадокоро.

Я взглянул на него и лишь тут заметил – его лицо не изменилось ни на йоту, но погасли глаза. В них больше не горел огонек будущего гендиректора.

– И что же будет? Банковская ревизия? – выпалил я не задумываясь.

– Обсуждается. Как один из вариантов.

– А какие еще варианты?

– Этого я не могу рассказать, хоть убей. Войди в мое положение! Я и так тебе уже практически – то есть вообще практически – все, что мог, рассказал. Ну, как? Теперь выполнишь мою просьбу?

– Ладно… Будь по-твоему.

Он натянуто рассмеялся:

– Ну врешь же!

Теперь уже рассмеялся и я:

– А ты почем знаешь?

– Слишком давно мы знакомы.

– Ладно, – сказал я тогда. – Давай поступим так.

– Как?

– Я хочу узнать, из-за чего повесился Исидзаки. Это – мой личный, никого не касающийся интерес. Поэтому я увольняюсь начиная с сегодняшнего числа. И тогда никакие мои действия никого у вас там наверху не заденут. Ты ведь сможешь все уладить с отделом кадров?

– Ответ отрицательный. Отработаешь до конца месяца – потом уйдешь.

– Это еще почему?

– Потому что я тебя терпеть не могу! Такой ответ тебя устроит?

– И это тоже прощальный подарок?

– Он самый…

Я опять взглянул за окно. В душе заворочалось что-то вроде раскаянья. Честный человек выкладывается передо мной практически наизнанку. Я же из того, что знаю, не говорю ему ничего. Почему? С каких пор у меня это началось? Не с той ли беседы наутро после самоубийства, когда я решил не рассказывать ему о видеоролике? И не потому ли, что мозги мои плавились от температуры? Не знаю.