Книга Схолариум - Клаудия Грос

Этой безлунной ночью они отправятся в путь. Охраннику у восточных ворот обещана куча денег, чтобы он их выпустил. Но пока еще они были здесь, сидели у огня и получали чисто языческое удовольствие, накачивая Ломбарди хорошим вином. К нему на колени села рыжеволосая Береника с карими глазами, в обтягивающем бедра одеянии, которое трудно было назвать платьем. Теперь, когда он знал, что они уходят, и когда избежал неприятностей благодаря Брозиусу — пусть за это Бог обеспечит ему теплое местечко на небесах, — ему было хорошо. Он так возбудился, что даже не заметил, как вино развязало ему язык и руки, принявшиеся теребить пояс Береники. Они подсунули ему какое-то дьявольское зелье, имеющее привкус сладких ягод, оно проникало в кровь так же быстро, как дьявол в бедную душу. Через полчаса у него отяжелели ноги.

— Завтра меня здесь уже не будет, — проворковала ему в ухо Береника. — Через пару часов мы отправляемся в путь. Как ты думаешь…

Он хотел знать, что они сделали с Домицианом. Они могли сколько угодно уверять, что невиновны, он бы не поверил им никогда в жизни.

— Скажи мне, ты же знаешь. Вы все здесь знаете. Я ведь не могу вас выдать, вы же слуги дьявола, особенно ты… ты настоящая дьяволица.

В углу валялся соломенный тюфяк, покрытый шкурами; она затащила его туда и накрыла своим телом.

— Ты хочешь знать? На самом деле ничего интересного. Он подсматривал за нами, потом подошел, решив присоединиться. Он был пьян, боже, как он был пьян, Найдхарду не составило никакого труда…

«Меня вы тоже напоили, мне нужно домой. Вы все убийцы», — крутилось у него в голове. Его тело сдавили горы плоти — господи, до чего же она тяжелая! Она хихикала и стонала, пытаясь привести его в известное состояние. Он с трудом освободился.

— Я не хочу больше вас видеть, никогда в жизни, — с трудом выговорил он и, покачиваясь, встал. Они, хоть и с недовольными ухмылками, позволили ему уйти.

В схолариум он шел мимо сенного рынка. В окне Софи было темно. Странно, к дому кралась какая-то фигура в развевающемся плаще. Остановилась и явно посмотрела на то же самое окно. Ломбарди не мог разглядеть как следует, но ему показалось, что под плащом он заметил сутану, а на голове — тонзуру, окруженную пучками непокорных волос. Он подошел ближе.

— Кто здесь живет?

Человек вздрогнул и уставился на него:

— Вы кто?

Ломбарди улыбнулся:

— Вы любовник вдовы? Ведь мы наверняка имеем в виду одно и то же окно.

— Упаси Боже, — пробормотал монах, изучая плащ Ломбарди. — Ведь вы магистр факультета. Значит, вам все известно?

— О чем?

— Неслыханная история. Случай для факультетского суда. Женщина проникла на факультет под чужим именем. Но ведь когда-нибудь должна же она вернуться, если, конечно, еще жива…

Сначала Ломбарди ничего не понял. Что он несет? Какая женщина проникла на факультет? И вдруг до него дошло. Он тут же вспомнил разговор с Софи. О чем она тогда спросила? Нет ли у женщины возможности учиться на факультете…

У него с глаз как пелена спала: Софи и студент — один и тот же человек! Именно ее лицо он постоянно видел перед собой во время лекций. Студент, выходивший через заднюю дверь, — это она сама и была!

— Вы из суда? Что вы с ней сделаете, если она вернется?

— Меня послал канцлер. Что он собирается делать, если она вернется, мне неизвестно. Знаю только, что это надругательство над Господом. Надо же, устроиться на факультет… в мужском платье… Нехорошее это дело.

Итак, человек оказался шпионом факультета, у которого везде свои глаза и уши. Этот шпион даже хуже, чем притаившаяся перед мышиной норой кошка. Он будет караулить здесь день и ночь, дрожа от холода, только чтобы заполучить для своего канцлера эту заслуживавшую проклятие женщину и заковать ее в цепи.

— Тогда желаю вам приятной ночи, брат, — пробормотал Ломбарди и оставил собеседника в одиночестве.

Де Сверте работал со всем, что щедро предоставила ему природа. Здесь были ртуть, сера, фосфор, калий, кремний плюс разные кислоты, соли и некоторые соединения, способные взаимодействовать с элементами. Для работы у него имелись тигли и горшки, некоторые уже насквозь прожженные, они лежали на небольшом возвышении в углу, потому что де Сверте не хотел ничего выкидывать, чтобы не подвергать себя опасности. Его могла выдать малейшая оплошность. От этого дома луга простирались чуть ли не до церкви Святого Гереона, рядом с которой была мрачная дыра, где собирались люди вроде него, когда судьи и церковные законники считали это целесообразным. Магия являлась чем-то двойственным даже для тех, кто должен был участвовать в связанных с нею судебных заседаниях. Потому что, с одной стороны, оккультизм считался чрезвычайно серьезной наукой, которой занимались именитые ученые, но, с другой стороны, он очень быстро подпадал под подозрение, потому что был сопряжен с черной магией. Границы были весьма зыбкими. Курия запретила своим овечкам заниматься алхимическим колдовством, но ее не больно-то послушались, хотя большинство алхимиков являлись детьми церкви.

Де Сверте учил Софи объединять противоположности, знакомил с учением о четырех элементах, о четырех темпераментах, о триаде философов-герметиков[60], ступенях преобразования и круге символов. Она узнала, что знакам зодиака подчинены части человеческого тела. Их, в свою очередь, можно сделать символами герметических процессов. Так, каждый знак зодиака связан с совершенно конкретным процессом, который должен осуществлять алхимик. Он превращал в золу, растворял, сублимировал, ферментировал, подвергал субстанцию воздействию тепла, разделял, увеличивал, заставлял замереть, дистиллировал, размягчал и в конце концов соединял. Он тем или иным способом проверял каждую субстанцию и все равно никак не мог получить ни золота, ни серебра. Де Сверте был одержим идеей превратить материю в духовный питательный бульон, подобно тому как философа интересует один только разум. Его одержимость была совершенно непонятна для Софи, но тем не менее что-то притягивало ее к нему. Обычно, когда дело касалось алхимии речь шла, как правило, о превращении неблагородных металлов в благородные, в основе же труда де Сверте лежала еще одна, более глубокая мысль: стремление к человеческому совершенству.

Теперь Софи поняла подоплеку загадки, которую де Сверте в своей преступной надменности придумал для Штайнера. Он разделил материю: отделил рукава от плаща, башмаки от ног. Он верил, что стоит выше Штайнера и, по крайней мере частично, был прав, потому что вторую загадку магистр так и не решил. Наверное, он до сих пор ломает голову над квадривиумом. А ведь ничего нет проще если посмотреть на вопрос карлика повнимательнее, сразу же возникает мысль о величинах. Но ведь именно этого философы и не умеют, объяснил карлик: внимательно смотреть. В принципе философ в своем мире слеп как крот, он верит только в то, во что хочет верить, но не в то, что видит, слышит или воспринимает другими органами чувств.