Книга Бриллиантовый маятник - Ольга Ракитина

14

Наверное, это была плохая идея. Можно даже сказать — вздорная. Но Шумилов ничего не мог с собою поделать, соблазн покуражиться над Безаком оказался сильнее здравого смысла. Просто уж очень было велико желание показать этому хитрому и наглому прощелыге, что он вовсе не так умён и предусмотрителен, как ему самому кажется. Для этого Алексей решил отправиться в дом Швидленда, попасть в комнату, занятую прежде Семёновой и забрать оттуда припрятанные векселя. И ещё: очень бы хотелось посмотреть на лицо Безака, когда тот доберётся до своего клада и откупорит заветную жестянку. Хотя последнее желание, конечно же, было неосуществимо.

Вообще — то, Безак не входил в область интересов Карабчевского, а стало быть и Шумилова. Сожителем убийцы должна была заняться прокуратура. Но Шумилов ничего не мог с собою поделать; уж очень ему хотелось ударить этого негодяя по самому больному для него месту — по кошельку.

Безак в своих манипуляциях с векселями шёл против всех правил приличного общества. Традиция карточной игры среди представителей благородного сословия запрещала выписывать вексель под игру; другими словами, игра велась только под деньги (либо реальные ценности), внесённые в «банк» игры. Российский закон не признавал карточного долга, он потому и назывался «долгом чести», что юридическому взысканию не подлежал. Только честь проигравшего была гарантией возврата денег. В 19–м столетии многие распоряжения российских Самодержцев были прямо направлены на ограничение неумеренной азартной игры. Во второй половине 19–го века открытая безудержаня игра «под векселя», дома или земли, процветавшая веком ранее, сделалась уже весьма затруднительной. Поэтому, кстати, фанатики «игры по — крупному» для удовлетворения своей страсти взяли моду выезжать в крупные европейские казино.

Тем не менее, крупная игра в Петербурге продолжала существовать. Велась она в особых «игровых домах», замаскированных под клубы, попасть в которые можно было только по особой рекомендации. Полиция периодически громила такие притоны, но они открывались вновь, как бы кочуя по городу.

Несомненно, Безак подвязался при одном из таких «клубов». Трудно сказать, мошенничал ли он во время игры (скорее всего, не обходилось без этого), но ему удавалось иногда неплохо выигрывать. Если кто — то из участников партии отчаянно проигрывался, ему разрешали внести в банк вексель (либо его упрощённый аналог — долговую расписку). Разумеется, при этом обращалось внимание на личность проигравшего: это должен был быть человек благородный, желательно молодой и из безусловно состоятельной семьи. Векселя честных, но нищих были никому не нужны, поскольку получить по ним деньги всё равно было практически невозможно.

Дальнейшая судьба подобного векселя могла сложиться двояко: либо должник находил деньги и сам выкупал его обратно (что случалось далеко не всегда), либо его предъявляли родителям неудачника и живописно объясняли происхождение сего документа. В принципе, родители могли отказаться от погашения долгов сына и такие случаи были известны. В этом случае обладатель векселя оставался, что называется, с носом. Но обычно родители предпочитали спасти репутацию своего глупого чада и после определённых переговоров вексель выкупали. Во всех этих операциях была немалая доля шантажа, поэтому немудрено, что Безака уволили из армии, едва только стало известно о его проделках с «карточными долгами».

Направляясь к дому Швидленда Шумилов решил завернуть в гостиницу «Александрия», ту самую, что была расположена рядом с домом Мироновича по нечётной стороне Болотной улицы. Из рассказа Карабчевского Алексей знал, что аlibi обвиняемого было связано с закрытием гостиницы. Дабы составить собственное представление на сей счёт, Шумилов вознамерился переговорить с кем — либо из гостиничного персонала. Он не сомневался, что Карабчевскому будет небезинтересно его заключение.

Гостиница помещалась в скромном, довольно обшарпанном здании с большой вывеской над входом. Вопреки обыкновению, ступеньки у входа вели не вверх, а вниз, вестибюль располагался в цокольном этаже, фактически ниже уровня мостовой. Было там тесновато и душно. К окошкам жались чахлые растения в кадках, потрепанный ковер на полу уже утерял свои первоначальные краски, пара продавленных кресел перед небольшим низким столиком изображала уголок ожидания, где могли разместиться посетители в ожидании оформления. Откуда — то из недр гостиницы тошнотворно тянуло тушеной капустой; к этому запаху примешивался другой, парфюмерный, не менее тошнотворный, который исходил от набриолиненных волос портье. Последний гордо восседал на высоком табурете за стойкой. Облачён он был в жилет без пиджака и, очевидно, был чрезвычайно доволен собою, не подозревая, что подобный вид для любого мало — мальски воспитанного человека был верхом дурновкусия. «Вот уж клоун…», — поморщился Шумилов, — «А амбрэ…! Неужели он помимо бриоллина ещё и пихтовым маслом намазал волосы?!».

При появлении посетителя, портье с равнодушным ожиданием уставился на Алексея Ивановича. Когда Шумилин приблизился к его месту, то увидел, что портье рассматривал разложенные веером фотографические карточки с мясистыми обнажёнными дамами. Получалось, что своим появлением Шумилин отвлёк его от в высшей степени приятного времяпровождения.

— Позови — ка мне, братец, управляющего. — предложил негромко Шумилин.

Сонное равнодушие портье мгновенно испарилось. Секунду или две он внимательно всматривался в лицо странного визитёра, очевидно, пытаясь его каким — то образом классифицировать. Но было очевидно, что Шумилин не подпадал ни под одну известную ему категорию посетителей: это был явно не клиент, притащивший на час проститутку, поскольку с ним не было женщины; не полицейский, потому что для агента в штатском одет он был слишком хорошо; не продавец какого — либо барахла и, наконец, не безработный в поисках места. Портье, видимо, не по наслышке знал, какими неприятностями иной раз оборачивается ошибка в оценке личности посетителя, а потому, он быстро отклеил свой зад от табурета и живо направился к двери за линялой бархатной портьерой.

— Сей секунд. — пробормотал он на ходу Шумилину и гаркнул за занавеску, — Марлен Михалыч! Сделайте одолжение — с, подите сюда. Тут к вам — с пришли.

— Ну, что там еще, — раздался недовольный голос, скорее рык. Вслед за этим из — за двери показалась почти лысая голова. Мужчина явно намеревался устроить разнос портье, но встретившись со взглядом Шумилина, сдержался. В долю секунды с ним произошла неуловимая перемена — недовольная гримаса уступила место заинтересованности, и голос даже приобрел бархатные интонации:

— Да — да, господин…

— Шумилов, — представился Алексей, — Хотел бы перекинуться с Вами парой слов в приватной обстановке.

— …прошу, прошу в мой кабинет.

Шумилов шагнул в дверь за портьерой, отметив про себя быстрый взгляд, каким обменялись портье и управляющий. «Эге, рыльца — то в пушку у обоих, не иначе, как нарушения паспортного режима», — подумал Алексей Иванович. Под таковыми следовало понимать сдачу номеров безбилетным проституткам без их должной регистрации; собственно, распространённость такого рода нарушений давала возможность женщинам лёгкого поведения заниматься своим промыслом без оформления «жёлтых билетов». Все усилия властей упорядочить оказание услуг в этой сфере разбивались банальным подкупом нижних полицейских чинов, призванных контролировать работу гостиниц.