Книга Опасная тихоня - Елена Яковлева

Капитонов выслушал меня не перебивая, а потом осведомился:

- Вам случайно не вредно так много говорить?

Я прикусила нижнюю губу и посмотрела на роскошные чайные розы Дедовского, грустящие на тумбочке в трехлитровой банке с этикеткой "Огурцы маринованные". Капитонов тоже покосился на розы, но их хрупкая красота его не тронула. Во всяком случае, тему он не сменил.

- А теперь расскажите, как все было на самом деле.

- А вам надо? - Я нехотя оторвала взгляд от чайных роз.

- Надо, - ответил Капитонов. - И вы это прекрасно понимаете. А кочевряжитесь вы потому, что решили немного попользоваться своим положением больной.

- Извините, - буркнула я, - просто меня достала вся эта предвыборная чехарда. - Я опять уставилась на розы и с прежней монотонностью описала вчерашние события уже безо всякой дури. - Да, она плеснула кислотой, но это никому не причинило вреда. Тем не менее ее избили, зверски, ногами... Причем бил ее начальник охраны Пашкова. Я пыталась его остановить, а он меня отшвырнул, я ударилась затылком... Хотя скорее всего он сделал это не специально, по крайней мере, убивать меня он точно не собирался. - Закончив свой скупой рассказ, я поинтересовалась:

- Ну что, сильно моя интерпретация событий отличается от того, что вам поведали остальные?

- Остальные - это кто? - осведомился Капитонов, будто не понимал, кого я имела в виду.

Я сложила губы бантиком и сквозь этот бантик выдавила:

- Остальные члены штаба кандидата Пашкова.

- В таком случае ваша интерпретация, как вы выразились, действительно несколько рознится с тем, что я уже успел услышать, - усмехнулся Капитонов. Ваши коллеги единодушно заявили, что это было не избиение, а отражение нападения. Кстати говоря, кислота и в самом деле имела место быть, так что нападавшая вполне могла сделать Пашкова слепым калекой.

Издевался он надо мной, что ли?

- Вы там не были, а я была, - вспылила я, - и все видела. До Пашкова брызги даже не долетели. Если кто и пострадал от кислоты, то только я. Точнее даже, мое пальто, но мне его не жаль, оно давно уже действовало мне на нервы.

- Значит, мнения разделились, - констатировал Капитонов, - придется подождать, когда сама нападавшая придет в себя и заговорит.

- Наверное, это будет не скоро, - сердито заметила я и воскликнула в сердцах:

- Господи, ну зачем она это сделала!

- Вы давно ее знаете? - неожиданно спросил Капитонов.

- Что? - Я вздрогнула. - Я ее почти не знаю, знаю только, что ее зовут Майя и что она концертмейстер Елены Богаевской... Если вам незнакомо имя Елены Богаевской, могу дать краткую справку: Богаевская - известная оперная певица, редкой красоты меццо-сопрано. Совсем недавно она должна была давать концерты в поддержку Пашкова, но в последний момент отказалась и вернулась в Москву.

- А эта Майя что же, осталась?

- Откуда я знаю? - раздраженно сказался. - Вот вы теперь с этим и разбирайтесь, а мне дайте спокойно поболеть. Надеюсь, я имею на это право?

- Конечно, имеете, - подозрительно легко согласился Капитонов.

- Вот и замечательно. - Я демонстративно отвернулась к стене.

* * *

- Ого, мы уже гуляем! - улыбнулась мне медсестра Анечка, подкупленная очарованием Ледовского и белыми розами аналитика, которые я ей щедро передарила.

- Ага, гуляю, - кивнула я, стараясь не сильно удаляться от спасительной стены, выкрашенной в коммунальный зеленый цвет, поскольку в голове моей что-то звенело и перекатывалось, как в будильнике, сломанном детской рукой. - Где тут у вас реанимация?

- Да вон, слева по коридору, со стеклянным окном, - махнула рукой Анечка. - А вам зачем?

- Как там женщина, которую привезли вчера? - ответила я вопросом на вопрос.

- Побитая, что ли? - уточнила Анечка, и ее хорошенькое личико посерьезнело. - У нее дела неважные, ночью ее оперировали - внутреннее кровотечение было - селезенку удалили, что-то зашили... В общем, инвалидность ей обеспечена... - Анечка огляделась и облизнула крупные чувственные губы, контрастирующие с ее смиренным видом овечки и накрахмаленным белым халатиком. - А правда, что она хотела убить этого.., кандидата, ну, как его, Пашкова, который из Москвы?

- Да? И как она намеревалась это сделать? - поинтересовалась я, прижавшись лопатками к стене и замерев, чтобы открученные винтики и пружинки в моей голове-будильнике хоть на время угомонились.

- Ну.., вроде как он выступал где-то, агитировал, значит, чтобы за него голосовали, а она в него выстрелила, но не попала...

Вот так рождаются легенды. Кстати, трогательная Анечкина история мне что-то живо напоминает. Ну да, конечно, Фанни Каплан!

- А как было на самом деле? - Анечка навела на меня свои бесхитростные глазки.

- Да откуда ж мне знать? - пробормотала я. - Я оступилась, стукнулась затылком и по этой самой причине ничего не видела.

- Жалко, - разочарованно протянула Анечка и вернулась к своему столику, на котором красовались белые розы.

А я медленно, вдоль стены, двинулась к стеклянному окну реанимации. Подошла и приникла к стеклу.

Майя лежала на столе, напоминающем операционный, вся в проводках и едва прикрытая простыней. Понять, дышит она или нет, было совершенно невозможно. Лица ее я тоже не разглядела, поскольку оно было повернуто к стене. Ближе всего ко мне оказалась Майина рука, вытянутая вдоль тела поверх простыни, тонкая и бледная. Красивой формы ногти на тонких артистических пальчиках выглядели и вовсе синеватыми. Я закрыла глаза и вновь увидела ботинок Викинга, метящий Майе под ребра, и даже как будто услышала тупой звук его безжалостных ударов.

И еще я вспомнила Майю такой, какой она предстала передо мной в первый раз, в аэропорту, уверенной и даже немного агрессивной. Но что, что заставило ее вернуться в наш город, с которым ее ничего не связывало, если не считать того обстоятельства, что он - родина Елены Богаевской? И знает ли сама прима, где сейчас ее концертмейстер? А вдруг Богаевская сейчас тоже здесь, в городе? Ну нет, это уж слишком фантастично. Впрочем, не более чем все остальное.

* * *

Меня и в самом деле перевели в одноместную палату. Номер, конечно, был далеко не люкс, всего лишь узенькая, прямо как моя прихожая, комнатенка в одно окно. У стены - кровать, коренное отличие коей от той, на которой я коротала свою первую больничную ночь, состояло в том, что она была деревянной, а не никелированной. Имелась также обязательная тумбочка, Анечка поставила на нее трехлитровую банку с чайными розами - эти бедняги успели потерять свой первозданный пижонский вид и поблекнуть. Оставалось им только посочувствовать: ну разве в своей сказочной Голландии они могли предполагать, что закончат свои благоуханные дни в трехлитровой банке из-под маринованных огурцов! Еще в качестве одного из благ цивилизации в палате наличествовал трехпрограммный приемник, хриплый полуинвалид.