Книга Рисунки на крови - Поппи З. Брайт

Сердцем Кинси знал, что Рима была, вероятно, безнадежным случаем. Но ее глупая, бессмысленная смерть заставила Кинси спросить себя, как далеко могут простираться его добрые намерения, что он вообще может сделать для этих потерянных детей, которым он так хотел помочь стать на ноги.

Ладно, время покажет. Такова была неофициальная философия Кинси почти во всех делах, не требовавших его немедленного внимания.

Открыв дверцу духовки, он потыкал лазанью вилкой. С бледной зеленоватой поверхности поднялось мрачное облачко дыма. Лазанья была еще довольно сырой, но к тому времени, когда Тревор и Зах закончат то, чем они там заняты в ванной, она, пожалуй, пропечется. Нарезав хлеб, Кннси намазал куски маслом, открыл бутылку сладкого красного вина и начал варить кофейник крепкого кофе.

Помочь он им, вероятно, не может, но может хотя бы их хорошо накормить.

Зах смотрел на огромный зеленый ком еды на тарелке. Тревор ел не глядя, вилка в его руке автоматически поднималась и опускалась. Его собственный зеленый ком исчезал, смываемый чашка за чашкой черного кофе. Он вырос в детском доме; он, наверное, может съесть что угодно, что бы перед ним ни поставили.

Но Зах даже начать не мог. Хотя обычно он был предрасположен любить все, что начинается на «Ц» или «3», цуккини был самым нелюбимым из овощей. Вялая и почти безвкусная мякоть со слабым неприятным привкусом, как у приправленного потом хлорофилла. Если бы грязные носки росли на лозе, думал Зах, вкус у них был бы точно как у цуккини.

Овощная запеканка, или что там пытался приготовить Кинси, напомнила Заху еду в комиксах, которая то и дело спрыгивала с тарелки и скакала по столу или по рубашке мальчика, издавая звуки вроде «ык» и «аргх». Но Зах был слишком вежлив, чтобы скорчить рожу Кальвина. Вместо этого он налил себе еще один стакан вина и пожелал снова оказаться в душе и чтобы руки Тревора поднимались намылить ему спину, а его рот скользил бы по мокрой, скользкой груди Тревора.

— Принести тебе что-нибудь еще? — спросил его Кинси.

— Нет, спасибо. Думаю, я не слишком голоден.

По правде сказать, Заха слегка подташнивало от столь долгого глядения на зеленый ком, но вино, похоже, успокаивало желудок. Поймав взгляд Тревора, Зах вдруг вспомнил, что попросить Кинси покормить их было его собственной идеей. Ошибка, которую он не станет повторять.

— Ты в Нью-Йорке, наверное, часто ешь в городе, — сказал Кинси, и Тревор вновь стрельнул в Заха глазами: Нью-Йорк?

— Я стараюсь жить дешево, — ответил он Кинси.

— Я думал, в Нью-Йорке это невозможно.

— Экономлю на квартире, — беспомощно ответил Зах, понятия не имея, возможно ли что-то подобное в Нью-Йорк-Сити. Тревор глядел на него в упор.

Я потом объясню, подумал Зах, пытаясь телеграфировать слова в голову Тревора, и налил себе еще вина.

Стоило им, пожелав Кинси спокойной ночи, выйти через заросший сорняками двор к машине, как Тревор сказал:

— Так, значит, Нью-Йорк, да?

Голова у Заха кружилась от выпитого вина и косяка, выкуренного после обеда. Он прислонился к бамперу «мустанга».

— Я тебе все расскажу, как приедем домой.

— Расскажи мне сейчас. Не люблю, когда мне лгут.

— Я тебе не лгал. Я солгал Кинси.

— Я вообще не люблю лжи, Зах. Если тебя правда так зовут.

— Что? И это я слышу из уст прославленного Тревора Блэка? Тревор отвел взгляд.

— Послушай, я же сказал тебе, что я в бегах. Не могу же я рассказывать на каждом шагу правду! А теперь садись в машину.

— Ты способен вести?

— Конечно, черт побери, я способен вести.

Зах оттолкнулся от бампера и, потеряв равновесие, едва не упал ничком в траву. Тревор поймал его, и он оперся на руки Тревора, положил руки ему на талию.

— Ну не злись, — прошептал он.

— Ты в порядке? — спросил Тревор.

Зах не ел ничего весь день и выпил большую часть большой бутыли вина. Он вообразил себе, как вино плещется у него в желудке, смешиваясь со всей спермой, какую он проглотил: сладкая рубиновая краснота завихрялась водоворотами с солоноватой жемчужной белизной. Тут Заху вспомнился зеленый ком лазаньи, и его едва не стошнило, но он сдержался — он не вынес бы, если бы Тревор увидел, как он блюет.

— В порядке, — ответил он.

Заглушенные передом футболки Трсвора слова слились в одно.

— Я просто немного пьян. Пустое.

Он почувствовал, как напрягается тело Тревора, и только тут вспомнил, что Бобби был пьян от виски, когда убил свою семью. Для Тревора слова «Я пьян. Пустое» звучат, наверное, одновременно жестоко и глупо.

Ну, так, значит, им надо будет отыскать способ преодолеть все эти ямы и мины, даже если для этого придется идти напролом по этим минам. Зах в ближайшее время не намеревался завязывать с выпивкой.

А почему бы и нет?подумалось ему. Ему нравился алкоголь — обычно, но он не был ему жизненно необходим, как трава, не был необходимым топливом его биохимии. Ты уже не в Новом Орлеане, где употребление алкоголя — нечто само собой разумеющееся. Почему бы просто не забыть о выпивке, это же сделает его счастливым?

Потому что я не ХОЧУ! — бушевал его разум голосом капризного трехлетки. Мне НРАВИТСЯ иногда напиваться, ничего в этом дурного нет, алкоголь не заставляет меня бить, дубасить людей, не заставляет меня убивать! Он просто дает мне…

Что?

Ну, трах, например.

Зах понимал, что это правда; он почти всегда бывал пьян, когда отправлялся бродить по кварталу. Это помогало закрывать глаза на множество проблем — вроде выражения лица Эдди, какое у нее бывало, когда она видела, как он треплется с каким-нибудь хорошеньким пустоголовым созданием ночи, или на тот факт, что он скорее плюнет в глаза Смерти, чем наденет резинку, или сознание того, что ему наплевать на все и вся, кроме компьютеров, и оргазмов, и клевых фильмов, и задирания носа перед всем миром.

Только вот теперь ему было далеко не плевать. И, похоже, с тем же успехом сказать это можно сейчас, как и в любое другое время.

Но как раз в этот момент из-за поворота дороги, на которой стоял дом Кинси, вывернул автомобиль и в визге шин покатился прямо на них. Судя по размерам и звуку, это был пикап, хотя двигался он слишком быстро, чтобы разобрать наверняка. Пассажиры свешивались из окон — сплошь волосатые конечности и крупные бычьи головы, на которых над русыми челками как влитые сидели бсйсболки «Джон Дир» и «Редмэн». «Чокнутые голубые», — донеслось до них, и в жаркой, недвижной ночи загрохотал батарейный залп серебристых банок из-под пива. Когда взвихренные ветром снаряды попадали вокруг них, пикап уже исчез за ближайшим холмом.

Ребята пили пиво, отметил про себя Зах, отличное фашистское пиво с букетом, наводящим на мысль о токсичных отходах, пиво, бодрящее своим золотистым мечевидным привкусом…