Книга Сибирский спрут - Фридрих Незнанский

Часы пробили один раз. Половина третьего. Сева зевнул, сел на кровать и уже было собирался лечь, когда раздалось мелодичное треньканье телефона.

– Кому это не спится ночь-полночь? – сам себе пробормотал Сева и взял со стола трубку сотового телефона. – Слушаю!

– Сева, извини, что разбудил. Это Киреев беспокоит.

– Да, слушаю. – Сева знал, что просто так среди ночи Киреев звонить не станет. Значит, есть новости.

В принципе Сева ждал одного известия от Киреева, но ближе к утру.

– Сева, есть две новости. Одна хорошая, а другая не очень. Плохая, одним словом. С какой начинать?

Сева напрягся. Что за плохая новость?

– Давай с хорошей, – решил он.

– С Трегубовым все в порядке. Только что сообщили.

Эту новость Сева ждал утром.

– Я надеюсь, все чисто?

– А как же, – самодовольно ответил Киреев, – фирма веников не вяжет. Пятнадцать минут назад сообщили – спит спокойным сном.

– Хорошо… А теперь давай плохую.

Киреев вздохнул, и этот вздох отозвался в Севином желудке острой болью.

– Жена его в Сибирске.

– Что-о?!

– Ты только не волнуйся, Сева, тебе вредно нервничать.

– Сегодня же Косой доложил о благополучной операции!

– Твой Косой просто старый пердун! – с неожиданным раздражением воскликнул Киреев. – Говорил же тебе, надо моих ребят посылать. Так нет – старый друг, старый друг! Вот твой дружок и подкузьмил! Жива она!

– Погоди, – чуть смягчился Сева, – скажи толком, кто ее видел?

– В аэропорту видели. Вместе с хмырем-адвокатом, который вчера прилетел и уже в прокуратуре побывать успел. Дежнев докладывал.

– И что?

– И ничего! Он ее там, в аэропорту, судя по всему, поджидал. Мои ребята были предупреждены на всякий пожарный, погнались, только им удалось скрыться. Ты же знаешь – у нас с Расторгуевыми договор, на их территорию не соваться.

– Худо это, – сказал Сева, – ох как худо.

Его насторожил резкий тон Киреева. Раньше тот не позволял себе такого. Знал свое место. Неужели авторитет старого вора в законе уже не в состоянии сдерживать всю разношерстную компанию, которая именовалась «центровой группировкой»? Сева на секунду представил себе, что будет, если его «сподвижники» сцепятся между собой… Первой жертвой, конечно, окажется он, Сева Маленький. Его буквально разорвут, деля наследство, вытягивая номера счетов, заставляя подписывать бумаги. А потом отправят в могилу. В сущности, поступят так же, как и он сам много раз поступал на протяжении своей жизни. А этого не хотелось. Ох как не хотелось!

Сева покрылся холодным потом. Желудок тут же по-своему прокомментировал его мысли несколькими острыми иглами, которые будто вонзились во внутренности старика.

– Что делать будем? – спросил Киреев.

Севе показалось, что вопрос этот он задает для проформы, на самом деле генерал давно уже решил, что ОН, Киреев, будет делать в этой ситуации. И мнение Севы интересовало его постольку поскольку.

– Как это что? – стараясь сохранить твердость голоса, несмотря на усиливающуюся боль, произнес Сева, – найти и обезвредить. Ну, Косой, свинью мне подложил…

– А с ним самим что будем делать?

Внезапно вся Севина злость перекинулась на его старого приятеля Косого, из-за старых слепнущих глаз которого теперь возникло столько проблем. В конце концов, он не выполнил свою работу. Почему его кто-то должен жалеть?

– Разберись с ним сам. Я его видеть больше не желаю, – жестко сказал Сева, и его рука сама собой опустилась к животу. Там во внутренности вонзались уже не иглы а целые кинжалы.

– Ладно, не увидишь. И никто не увидит больше, – зловеще произнес Киреев, – а с женщиной тоже разберемся. Ты, Сева, не волнуйся. Единственная загвоздка – адвокатишка этот.

– А в чем загвоздка-то? – морщась от боли, спросил Сева.

– А в том, что, по моим сведениям, у него в друганах и начальник МУРа, и заместитель генпрокурора. Сам-то он из себя ничего не представляет, букашка, одним словом, а вот знакомые… Можем сильно вляпаться.

– Откуда сведения? – насторожился Сева.

– По моим московским каналам. Пришлось поднять кой-какие знакомства.

– Хм-м, – задумчиво протянул Сева, – это действительно может осложнить нам жизнь. Если он успеет в Москву попасть. А если не успеет?

– Если не успеет, тогда все будет хорошо.

– Так вот и сделай, чтобы не успел. И концы в воду. Ясно? – Желудок Севы постепенно превращался в большой раскаленный шар.

– Будет сделано. Ты не волнуйся, Сева, когда за дело берется Киреев, сбоев не бывает.

– Действуй.

Сева положил трубку и встал. Отхлебнул воды, боль вроде чуть успокоилась. Сева знал, что эта передышка обманчива, что через некоторое время желудок снова даст о себе знать. Но ему не хотелось вызывать «скорую». Он знал, что за этим последует, несколько раз такое уже было. Врачи заберут его в больницу, будут долго обследовать, качать головами, потом скажут, что нужно немедленно делать новую операцию. Потом наркоз, после которого два дня мутит, свежий шрам, с которым нормально и в туалет не сходишь из-за угрозы, что тонкая старческая кожа, соединенная швами, прорвется. Неделя, а то и больше в больнице. Конечно, лучшей в Сибирске, но все равно небезопасной. Там его страхи обострятся, несмотря на охрану.

Кроме того, Сева чувствовал, что не может себе позволить сейчас лечь в больницу. Заваривается каша, большая каша, и он чуял это. Значит, он должен присутствовать в самой гуще. Иначе все центровые передерутся друг с другом. Старый Штифт как-то сказал Севе: «Задача вора в законе не столько в том, чтобы руководить, а в том, чтобы усмирять пыл своих людей. Делать так, чтобы свои друг другу глотки не перегрызли. Направлять их энергию на врага». Потом, когда Сева сам стал вором в законе, он на своем опыте понял, насколько Штифт был прав.

Нет, он не может сейчас ложиться в больницу.

Сева достал из ящика стола бутылку альмагеля и налил полстакана. Выпил. Холодная жидкость проследовала по пищеводу и попала в желудок.

– Ничего, – сказал сам себе Сева, – пробьемся.

Он остановился у зеркала. Худое тело, торчащие кости, косые полосы выпирающих ребер. И многочисленные татуировки, которыми его тело было покрыто с головы до ног. Каждая ходка, как на воровском жаргоне назывался срок заключения, добавляла ему новые наколки. По ним можно было прочесть всю биографию Севы, если, конечно, знать азбуку воровских татуировок. А биография у Севы Маленького была обширная и непростая.

Когда в голодные военные годы тринадцатилетний Сева попался на сборе кукурузных початков с колхозного огорода, загремел на целых пять лет в детскую колонию усиленного режима. Помнится, мальчишка сильно скучал по дому, по матери в свою первую ходку. И, подражая старшим ребятам, которые точно так же, как он, угодили сюда за колоски, щепоть муки или украденную из булочной буханку хлеба, увековечил эту свою тоску на правой руке, неровные расплывчатые буквы на которой гласили: «Не забуду мать родную».