Книга Повести Ангрии - Шарлотта Бронте

Однажды во время Цирхалской кампании Гастингс был на дежурстве, когда к нему подъехал человек в офицерском плаще и, придержав коня, спросил:

— Это вы Гастингс?

— Да, — ответил капитан, не поднимая головы от своего штуцера, ибо узнал голос, да и фигуру. Ему противна была мысль, что рядом человек, которого надлежит приветствовать знаками верноподданнического почтения. Впрочем, никто не мог видеть его позора, поскольку всадник был один, и Гастингс, в конце концов, соблаговолил приподнять шляпу.

— Как я понимаю, Гастингс, вы решили доконать себя к чертям собачьим, — продолжал его собеседник. — Дьявол побери, что у вас в голове, любезный?

— Адское пламя, если судить по тому, как я себя чувствую, — отвечал страждущий кутила с видом побитого бульдога.

— И когда вы намерены остановиться? — произнес вопрошающий.

— Пока я не имею такого намерения, милорд герцог.

— Что ж, возможно, вы правы, любезный, — холодно заметил всадник, придерживая жеребца, который нетерпеливо бил копытом землю. — Допускаю, что вы правы. Едва ли вам стоит останавливаться теперь. Вы пропащий, неисправимый, отпетый каналья.

Капитан поклонился:

— Спасибо, милорд. Впрочем, все — сущая правда.

— Когда-то мне нравилось на вас смотреть, — продолжал советчик. — Я считал вас блестяще одаренным человеком, перед которым открывается любая карьера. А теперь вы жалкий чертяка, и больше никто.

— И это тоже сущая правда.

Всадник нагнулся в седле, тронул Гастингса за плечо и чрезвычайно торжественно произнес:

— Ну так и черт с вами, сэр!

Он пришпорил коня, и тот полетел, будто на нем сидел сам Вельзевул.

Разговор этот произошел вечером, а наутро Гастингс застрелил полковника Адамса.

Теперь я вернусь к дневнику сэра Уильяма.

Появившись в «Стэнклифе» 18 февраля, я убедился, что гостиница и впрямь отличная. Я всегда чувствую себя королем, когда сижу в тамошней гостиной с окнами на двор. По пути из Витрополя в Заморну я продрог до костей. Мерзкая, сырая погода. Добрался туда после полудня и, будучи препровожден в вышеуказанную комнату с жарко натопленным камином и отменным завтраком на столе, тут же ощутил в себе приступ человеколюбия и доброты. Утолив священную ярость голода, я задумался, не потребовать ли свежих лошадей и не ехать ли в Массинджер прямо сейчас, однако вопрос решился единственным взглядом на окно. Такой гадкий ливень, такой резкий, пронизывающий ветер, такая беспросветная мгла, блестящие от луж бурые мостовые, раскрытые зонтики, стук паттенов.[37]

«Ну уж нет, — сказал я себе. — Пусть тот, кто поймает меня сегодня увивающимся в поисках старинных усадеб, отрежет мне оба уха».

Посему я блаженно вытянулся на софе у камина и приготовился с пользой и удовольствием провести остаток дня за последним номером «Северного Руквудского журнала» и стаканом превосходной мадеры, стоящим на столике под рукой. Следующие два часа прошли как нельзя лучше. Пламя пылало ровно и ярко, стихия за окном стенала и бушевала, а страницы упоительно снотворной повести под названием «Арендаторский ручей» как раз вогнали меня в глубокую дрему, когда — тук-тук-тук! — какой-то демон ада забарабанил в дверь. Я притворился, будто не слышу. Тум-тум-тум. Никакого ответа. Бам-бам-бам. Ничего не выйдет, милейший: стучи сколько влезет. Бах-бах-бах.

— Войдите, — проговорил я с самой аристократической томностью, какую только можно вообразить. В ответ на заклятье предо мною материализовался упырь в обличье трактирного слуги.

— Вам записка, сэр, — сказал он, тыча мне в лицо серебряный поднос.

«Записка! Надеюсь, любовная», — подумал я, беря послание и разглядывая печать так, будто, сломав ее, немедля разрушу чары.

— Из Хартфорд-Холла, — продолжал вурдалак. — Лакей в тамошних цветах принес.

— В цветах? Как мило! И что, сей увенчанный розами посланец ждет ответа?

— Розами, сэр? Нет, это был просто лакей в ливрее лорда Хартфорда. И он уже ушел.

— Отлично. Тогда сделай милость: последуй его примеру.

Упырь спешно ретировался, а я распечатал записку и прочел нижеследующее:

«Лорд Хартфорд, получив известие, что сэр Уильям Перси находится в гостинице „Стэнклиф“, просит его безотлагательно прибыть в Хартфорд-Холл, так как лорд Хартфорд имеет сообщить ему нечто весьма важное. Он выражает надежду, что сэр Уильям не замедлит откликнуться на приглашение, содержащееся в настоящей записке.

P. S. Лорд Хартфорд в данный момент ожидает прибытия Ингема с отрядом полиции, размещенным по указаниям сэра Уильяма в Эдвардстоне».

Достигнув окончания сей депеши, я испустил протяжный свист и тут же был подвигнут духом на то, чтобы позвонить в колокольчик и потребовать лошадь. Итак, через четверть часа после пробуждения от приятной дремы, навеянной глупым романом, я уже мчался по Заморнскому мосту во весь опор, словно прачка во главе кавалерийской атаки. У дверей Хартфорд-Холла мне предстал запряженный экипаж и четверо моих полицейских, которые сидели на лошадях, изображая форейторов. Один из них — это был Ингем — приподнял шляпу.

— Взяли след, сэр, — сказал он.

Обнадеженный этим приятным намеком, я спрыгнул с коня и вошел в дом, чтобы получить более пространные сведения. Дверь в столовую была открыта, и я сразу направился туда. Великий креол как раз покончил с обедом и теперь угощался вином. Его перчатки и шляпа лежали на комоде, рядом стоял слуга с перекинутым через руку плащом.

— Ну, Перси, — пророкотал барон, как только меня заметил. — Надеюсь, сегодня мы покончим с этим мерзавцем. Филдинг, ты принес плащ?

— Да, милорд.

— Хотите вина, сэр Уильям? Филдинг, карету уже подали?

— Да, милорд.

— Надеюсь, сэр Уильям, вас ничто не задерживает? Нам надо поспешить. Филдинг, полицейским поднесли виски, как я приказывал?

— Да, милорд.

— Я напал на след только сегодня утром, сэр Уильям, и немедленно начал действовать. Филдинг, ты зарядил мои пистолеты?

— Да, милорд.

— С таким отпетым негодяем надо держать ухо востро. Клянусь Богом: если он окажет сопротивление, я запросто могу застрелить его на месте. Филдинг, давай плащ. Помоги мне его надеть.

— Извольте, милорд.

— Клянусь Богом, пусть он даст мне хоть малейший повод, я с радостью отправлю его на тот свет. Ха-ха! Во мне проснулся старый судья Джеффри. Я охотно обойдусь без судебных формальностей! Вы готовы, сэр Уильям?

— Да, милорд.

Итак, барон опрокинул еще стакан своего кларета, натянул перчатки и с необычной для него улыбкой, вызванной отчасти вином, отчасти азартом гончей, надвинул шляпу на густые брови, так что почти закрыл сверкающие под ними глаза. Он вышел в холл. Я последовал за ним, гадая, знает ли Хартфорд, как сильно я его ненавижу. Думаю, он смутно догадывается о тайной дрожи омерзения, которая пробегает по моим жилам всякий раз, как мы с ним встречаемся глазами, но в остальное время пребывает в полном неведении. Я пообещал себе удовольствие при случае ознакомить его со своими чувствами. До тех пор я буду их скрывать.