Книга Яд для королевы - Жюльетта Бенцони

— Да, вы правы, на этот раз имя произнесено, но эти порошки могли служить самым разным целям: поддерживать пламя любви, например.

— Не очень-то действенными они оказались. Я знаю, что именно в это время король жаловался на сильные головные боли. К несчастью, дочь Вуазен сказала, что тогда, когда король страстно влюбился в мадемуазель де Фонтанж, его предполагалось отравить. Я знаю, что это полная глупость. Смерть короля означала бы, что на троне воцарился бы дофин, а его восхождение никаких выгод маркизе с ее незаконнорожденными детьми не сулило бы. Однако показание записано черным по белому. Есть еще свидетельства о черных мессах.

— Господи!

— О них сообщил Гибур. Он сказал, что с одной и той же дамой было совершено несколько черных месс. Первая состоялась восемь лет назад в замке Виллебузен, около Монтлери... Вторая — у крепостной стены Сен-Дени... Третья — в доме Вуазен пять лет тому назад. Он заявил, что дама была всегда одна и та же и что ему говорили, будто это и есть мадам де Монтеспан... Были и еще мессы. О чем знаем и мы с вами, не так ли?

Делаланд не ответил. Скрестив на груди руки, он подошел к узкому и высокому окну, откуда струился красноватый свет закатного солнца.

— Вы предполагаете вызвать меня в качестве свидетеля? — спросил он.

— Ты с ума сошел! Скажи еще, что нужно вызвать несчастную малышку де Фонтенак, на чью голову несчастья валятся одно за другим, словно по велению злого рока. Я не устаю хвалить себя за то, что посоветовал мадам де Брекур доверить свою племянницу герцогине Орлеанской. Иначе, после смерти графини, она осталась бы без всякой защиты и без единого су.— Ее положение было бы еще хуже, чем вам это представляется, — мрачно сообщил Альбан. — Вы ведь, кажется, предупредили ее о том, что вернулся молодой граф?

— Да, предупредил. И думаю, что поступил совершенно правильно. Или вы думаете иначе?

— Юный Жакмен, мой помощник, которому я поручил наблюдать за мадемуазель де Фонтенак в Париже, сообщил мне, что она тут же отправилась на улицу Культюр-Сен-Катрин в особняк де Брекуров. Она поехала туда в сопровождении мадемуазель де Теобон, что не помешало графу Шарлю выгнать их обеих, обвинив свою кузину в смерти графини де Брекур.

— Как ты узнал об этом?

— Жакмен подружился с одним из лакеев графини, весьма неравнодушному к вину «Тонер». Благодаря этому вину он все и вызнал. И я тоже.

Де ла Рейни покраснел от гнева и стукнул кулаком по столу.

— Стыд и позор! Никогда бы в жизни не поверил, что молодой граф так бессердечен! А его великодушная мать души в нем не чаяла! Ясно одно, что убийцы графини де Брекур хотят лишить мадемуазель де Фонтенак наиболее надежной поддержки. Но я поеду к нему и...

— Не делайте этого, прошу вас! Похоронив мать, граф, без сомнения, в самом ближайшем времени вновь вернется к себе на корабль, а мне очень важно, чтобы вокруг мадемуазель де Фонтенак сохранялась хотя бы относительная стабильность. Она сейчас в Сен-Клу, там ей хорошо, и она в безопасности, а мы пока еще не поймали убийц. И хотя я убежден, что это дело рук мадам де Фонтенак и ее пособника ла Пивардьера, мне нужны доказательства.

— Доказательства? А попытки похищения этой девушки в парке Фонтенбло тебе мало? Ты же взял его с поличным, разве не так?

— Не я взял его с поличным, — рассерженно отозвался Альбан, — а этот щелкопер и волокита де Сен-Форжа, это он ткнул негодяя шпагой, и тот сбежал. Однако получил он, как видно, не рану, а лишь жалкую царапину, потому что мчался быстрее зайца. Я, конечно, догнал бы его, если бы он не вскочил в карету. Карета была черной, без единого опознавательного знака, она стояла за оградой парка неподалеку от фонаря. Благодаря его свету я и узнал ла Пивардьера, но за парой резвых лошадей угнаться не мог.

— А тебе не кажется странной эта попытка похищения? Не проще ли было бы уничтожить и маленькую Шарлотту?

— Я думаю, что ее мать не рассталась с мыслью постричь ее в монахини. К тому же еще одна смерть в этом семействе могла бы привлечь к себе внимание короля. А Его величество наводит теперь порядок железной рукой. Если только, — задумчиво прибавил Альбан,— если только ла Пивардьер не действовал самостоятельно, на свой страх и риск. Чего он, собственно, добивается? Он мечтает прибрать к рукам состояние де Фонтенаков и, мне кажется, вполне способен сообразить, что для этого гораздо разумнее... да и приятнее жениться на прямой наследнице, молоденькой и хорошенькой, а не на старой грымзе, хоть и молодящейся.

— А как в этом случае устранить старую молодящуюся грымзу? Превратить в очередной труп? Как видишь, мы закончили тем, с чего начали, — со вздохом заключил де ла Рейни. — Как бы то ни было, нам нужно следить, не спуская глаз, за каждым шагом этой женщины. Мадам де Брекур презирала ее и гнушалась ею. Она была уверена, что ее брат отравлен, и отравила его собственная жена. Но у нее не было доказательств. Признаюсь, что, помня об этом подозрении, я все надеюсь в один прекрасный день услышать и ее имя от какой-нибудь из проклятых колдуний, которых мы держим под арестом!

— А, может быть, имеет смысл им как-нибудь... напомнить?

— Но, к несчастью, никто из них даже ни разу не произнес ее имя. А я хочу вершить только правый суд. Для меня нет ничего драгоценнее справедливости, но я никогда не буду ее добиваться с помощью запрещенных приемов. — Глава королевской полиции вновь заглянул в лежащую перед ним папку и добавил: — Вуазен-младшая обвиняет мадам де Монтеспан в том, что она отравила свою соперницу мадемуазель де Фонтанж с помощью перчаток и носовых платков...

— Герцогиня де Фонтанж еще, слава Богу, жива и в конце июня, когда она вернулась ко двору, сияла красотой и здоровьем и вновь привлекла к себе сердце короля.

— Но ее сияние очень скоро померкло. У нее вновь открылись кровотечения, и она снова начала болеть. Ей пришлось опять обратиться за помощью к приору де Кабриеру и даже уехать... Кто знает, может быть, Вуазен-младшая не так уж и ошибается?..

— Вот чего я не могу понять: король, судя по всему, вновь увлекся маркизой де Монтеспан. Обвиняя ее, Вуазен-младшая рискует навлечь на себя большие неприятности...

— Она это прекрасно понимает, но говорит, что ей нечего терять и что она хочет отомстить за свою мать. По ее словам, прекрасная Атенаис обещала Вуазен-старшей спасти ее от костра, если она будет молчать. Ведьма надеялась на ее помощь до последней минуты. Она дралась и отбивалась, как дикая кошка, когда ее привязали к столбу. Она выла и царапалась, но, когда языки пламени заплясали вокруг нее, она замолчала... Я думаю, что Андре Гийом, палач, пришиб ее дубинкой. Кстати сказать, он был любовником Вуазен...

— Чувствительный палач! Это что-то новенькое, вы не находите?

— Чувствительный или подкупленный? А, может быть, и то и другое... Но, как бы там ни было, обвинения Вуазен-младшей, лживые или откровенные, прозвучали перед судьями, и они слышали их так же отчетливо, как и я, что ставит меня в весьма затруднительное положение.— Потому что маркиза де Монтеспан по-прежнему любовница короля? Прекрасная Олимпия Манчини, племянница Мазарини, ставшая графиней де Суассон, тоже была его любовницей. Однако Его величество без малейших колебаний подписал ордер на ее арест...