Книга Иная Богемия - Юлия Макс

и убивали в Средние века?

– Нет, милая, не всегда. Тогда царила полная неразбериха, и влколаки хорошо скрывали свою сущность. Кто-то когда-то с кем-то провел ночь – так и затесался в наш род звериный ген.

– Почему мама мне ничего не рассказала?

– Она не знала. Вернее, предпочитала не знать. Да ген и не проявлялся уже много лет. Знаю лишь, что наши с тобой предки весьма скоро расправлялись с такими носителями.

Энн вздрогнула, понимая, что всех, кому «посчастливилось» родиться не совсем обычным, убивали.

– Я прочитала практически все книги рода. Ни в одной нет упоминания об… об…

– Об этом постыдном для славного рода охотников факте? А хронологические журналы читала?

– Конечно.

– Все, кроме одного?

– Да. Но, как вы знаете, он сгорел в охотничьем доме вместе с одним из наших предков.

Увидев на лице дяди грустную улыбку, она спросила:

– Тот журнал не сгорел, да?

– Не сгорел. Но у меня его нет.

– Но вы думаете, что там хранятся важные записи?

– Все хронологические журналы важны, милая. А тот, который скрыли – еще и опасен. Предполагаю, что в нем есть то, что поможет тебе найти влколаков, а сейчас они ох как нужны Богемии.

– Вы знаете, да? Знаете о нападениях в Праге?

Дядя грустно усмехнулся и расстегнул ворот рубашки: на груди висела тонкая серебряная цепочка с гладким крестом. Энн на секунду показалось, что она спит – слишком нереальным было его понимание ситуации с вампирами.

– Где же его искать?

– Думаю, это будет не сложно. Наш род всегда старался передавать знания, так?

– Да.

– Значит, журнал или уже у тебя, или ты знаешь, где он может быть.

– Маловероятно. Родители этим не интересовались, тогда логично, что они не могли мне его передать. Даже вы не имеете представления, где он.

У Франтишка завибрировал телефон, и он с сожалением поднялся.

– Ох, сколько уже времени! Мне пора, милая.

– Но… – Энн тоже поднялась, сжимая в руках чашку с кофе.

– Тебя воспитывали не только нанятые родителями гувернантки, верно?

Энн закусила губу, вспоминая счастливые моменты в компании любимого деда, который всегда знал, как ее заинтересовать и развлечь.

– Дед умер, когда мне было десять.

– Знаю, как и то, что он был одним из выдающихся умов своего времени и, думаю, наверняка владел журналом.

Энн в задумчивости проводила дядю до дверей. Уже на пороге Франтишек обернулся, взял ее руки в свои теплые и крепкие ладони.

– А еще я знаю, что твой дед очень сильно тебя любил, милая. Если он владел секретом, то оставить его мог только тебе, как и графский титул.

– Дядя? Почему вы не искали хронологический журнал, раз собирали всю историю рода?

– Искал в молодые годы, но потом мне дали понять, что он предназначен не мне, а я уважаю выбор наследника, тем более теперь, когда точно знаю, кто им стал.

– Понимаю.

– Боюсь, милая, что могу помочь тебе только информацией. Если у тебя возникнут вопросы – позвони.

Энн смотрела на удаляющуюся энергичную фигуру Франтишка Кинских, думая, как хотела бы так же уйти и не быть причастной к ночным событиям. Но она уже причастна, более того, послужила спусковым механизмом к тому, что барьер пал и город кишит кровопийцами. Не полезь она за короной, ничего бы и не случилось.

Орден Фауста, несколько упырей да один влколак не удержат сотни монстров, которые с каждой ночью обращают все больше жителей города. Возможно, в журнале найдется то, о чем говорил брат Вильгельма, или хоть какая-то дополнительная информация о ей подобных существах.

Зарывшись в шкаф с документами, Энн начала поиск всего, что было связано с ее дедом: фото, заметки, его военные медали и ордена. Спустя час она поникла: все казалось бесполезным.

«Дед очень любил тебя», – вспомнила она слова дяди.

Энн уставилась на снимок Михала Кинских. Коренастый бородатый мужчина, с легкой улыбкой, в неизменном твидовом пиджаке, с книгой в руках. Эту фотографию Энн хранила у себя как самую любимую – в этом был ее дед – всегда что-то читающий, всегда наполненный каким-то внутренним светом и оптимизмом.

Вспомнила, как он водил ее гулять в сады Петршина, в сады Кинских. Он давал ей попробовать свой любимый напиток – пиво – с того момента, как она себя помнила: всего лишь пенную шапку, – и смеялся, когда она кривилась от горечи, слизывая ее с губ. Они подолгу играли на крыльце особняка или поднимались в ротонду, стоящую на вершине холма.

По лицу потекли слезы. Энн и забыла, как он был ей дорог. Вернее, не забыла, а заставила себя не вспоминать. Когда дед умер, это стало ударом, ведь он был ей ближе, чем мать и отец.

Наскоро одевшись, она поехала в сады Кинских – городской парк, когда-то принадлежавший их роду. Ее вели любовь и привязанность к родному человеку. Перед распахнутыми воротами она остановилась. Энн не была в парке лет десять, наверное. Избегала заходить, избегала вспоминать, как здесь ощущала то самое детское счастье. Стоя у створок, Энн настигли стыд и вина за то, что закрылась от боли потери, закрылась от воспоминаний о деде.

Могучий платан, как обычно, встретил при входе, приветливо шелестя треугольно выкроенными листьями. За платаном шли зеленые подстриженные поляны, где можно было лежать, устроив пикник. За полянами виднелось здание летнего дворца. Сады располагались на холме и представляли собой почти тридцать гектаров густой растительности с многочисленными лавочками для созерцания волшебной панорамы города.

Энн медленно пошла вверх по выложенной каменной брусчаткой дороге, которая серпантином опоясывала холм. Зелень буйно цвела, пели птицы, смеялись дети, гуляющие по траве, и казалось, что нет никаких упырей, влколаков и скверны, которая отравляет город каждую ночь.

Энн смотрела на город, такой суетливый и утопающий в зелени, думая о том, что надо бы поспать хотя бы пару часов до заката, иначе толку от нее не будет. Кинских не представляла, где искать хронологический журнал, и стоит ли. Прогулявшись по холму, она хотела было спуститься к парковке, как взгляд зацепился за девочку лет шести, которая топала к самому краю скалы на смотровой площадке. Ее родительница с обеспокоенным лицом бежала следом.

И тогда Энн вспомнила тот день.

Словно старый фильм, Кинских увидела себя маленькую с двумя тонкими светлыми косичками, лезущую на самый край обрыва, и деда, который в последний момент ухватил ее за платье, чтобы она не упала. Он ей что-то сказал, что-то вроде пословицы.

– Анета, запомни, – непривычная строгость в голосе деда тогда заставила девочку подчиниться. – Против зла