Книга Ветер Приключений - Ascaton

лишь слова, а что стоит за этими словами? Знаешь, в том месте, откуда я пришел, говорят: «Каждый сам кузнец своего счастья». Здесь я такого ни разу не слышал… Так что тебе наверно трудно понять… На что способна смертная душа. Взявшая в руки свою судьбу! — последнее он говорит уже с безумной улыбкой и пылающими белым огнем глазами.

— Нет… Нет. Нет. Нет! Ты не может быть как Он! Нет! — и вот уже над парнем висят сотни огненных клинков. С гулом они устремляются в него с намерением не проткнуть. Уничтожить. Испепелить. Стереть сам факт существования. Парень щелкает пальцами, и божественные орудия бессильно замирают, не долетев до него нескольких метров. По логике одних только испускаемых ими энергий должно было хватить, чтобы развеять его в пыль… но человек продолжает стоять как ни в чем небывало со все той же придурковатой улыбкой на лице.

— А ведь это было близко! Старая эльфийская ты тварь! Я почти поверил… почти умер! — еще один щелчок пальцами, и он оказывается прямо под распятой в воздухе Анариэль.

— Нет! Ты умрешь, умрешь! Я не дам этому миру увидеть еще одного иномирного ублюдка, — эльфийка, в которой она только сейчас узнает Богиню мечей, (и как до этого не замечала, ведь после пленения бессчетное количество раз видела ее изображения в храмах, по которым ее таскали) взлетает над водой и сводит руки перед собой. За ее спиной появляется круг из двенадцати мечей, а тело перестает быть чем-то из плоти и крови, превращаясь в стальную статую.

— Как грубо, все мы смертные души в какой-то мере иномирные ублюдки. Да и ты возможно тоже, кто знает, кем и чем ты была до становления богом? В любом случае, — в голосе парня резко прибавилось серьезности, — я для себя решил, что шестнадцать лет до твоего появления были вполне сносными… и я бы хотел вернуть свою жизнь к тому состоянию. А это значит, что тебя и твоих прихлебателей тут быть не должно. Домгандэйт — мир без богов, дамочка. И без тебе подобных ему будет лучше.

Последние слова отразились на лице богини гримасой страха.

— Глупец, ты же понимаешь как велика разница между нами! По сравнению даже с другими смертными ты червь. Даже твой предок не смог убить нас окончательно!

— Да, ты права. Пройдет очень много времени прежде, чем я хотя бы приближусь к твоей силе. И в любой другой ситуации ты бы просто испарила меня, но не здесь и не сейчас. Не в храме моей души, над которой так уж вышло у некроманта полный контроль, — гул от вращения мечей за спиной богини нарастал. — и я могу понять, почему ты боишься. Тебя пугают знания, подобные тем, что когда-то привел в мир Немертвый император. Пугает, что они уже начали давать всходы в этом мире. Ты не знаешь, чего ожидать от существ, пришедших из мира, в котором богов сокрушили так давно, что они остались не более чем мифами. И знаешь? Бойся! Потому что на смену богам наши умы породили создания и вещи куда более жуткие. Да, их пока нет в этой реальности, но они все спят в моей душе поэтому… — новый щелчок пальцами и цепи, удерживавшие девушку, рвутся, а она падает прямо за спину этому странному человеку. — бойся.

Гигантский глаз, диаметром никак не меньше тридцати метров, с вертикальным зрачком посередине раскрылся в глубине водной толщи, раскинувшейся от горизонта до горизонта. В голове Анариэль бились два вопроса. Что тут происходит? И какие события привели к происходящему?

Глава 16

Новый виток битвы за город начался с появления военного корабля некромантов времен Великой Войны. А ведь я так и знал, что с этим кораблем что-то не так. Видимо отсутствие энергии некроса во время последней вылазки туда было связанно как раз с активацией его систем и экипажа. Всплывший на поверхность крейсер стал дикой картой, резко изменившей ход боя. Некрохимеры взяли на себя блокирующие гавань корабли, главный калибр разом проредил береговую линию, а десант немертвых воинов ударил в спины измененным и их хозяевам. Впрочем, назревающий перелом боя на земле почти ничего не значил на фоне неизменной картины боя в воздухе. И более того именно сражение сильнейших ключевым образом влияло на итоги противостояния смертных. А там как раз таких позитивных веяний как на суше не наблюдалось.

Бой явственно разделился на две половины. Основная масса защитников города, которая могла похвастаться высокими рангами в магии и воинских искусствах методично давила отрезанных от аватары своей богини эльфов. В то время как сама пробуждающаяся богиня давила, пришедшего из тьмы веков рыцаря смерти и частично мертвого архимага в теле частично живого юноши. И назвать этот бой равным было достаточно сложно.

Нет, освоившийся и разогнавшийся в новом теле Мэлуи активно давил на монстра, засевшего в теле его внучки, своим безумным переплетением из магии огня и пространства. Сумеречный имперец со своими черным как ночь клинком, незаметным на фоне ночного неба, рвал ауру божественной энергии в клочья, перемещаясь короткими телепортами. Но боги тысячелетиями стояли на вершине мира не просто так. Ответы на атаки следовали стремительно и не уступали по совокупной мощи. Однако имелось между противниками ощутимое различие. Аватара питалась от стабильного и условно неисчерпаемого канала связи со своей паствой, даже не прикладывая к этому усилий, а два мертвеца были куда более ограничены в своих ресурсах. Аэлар был вынужден действовать с оглядкой на возможности тела мальчишки, а капитан Ярости не мог сражаться в полную силу без связи с кем-то из династии. И эта разница медленно, но, верно, приближала поражение последних.

* * *

Странный диалог между мертвецом и моим соседом не занял и нескольких секунд, после чего звуки внешнего мира вдруг полностью отрезало.

— Скажи мне, Гидеон, ты знаешь, что самое страшное для циркача-акробата, шагающего по канату над сценой? — голос Аэлара звучал тихо и меланхолично.

— Не знаю… Что-то естественное? Смерть, травмы?

— Ах-ха-ха, — впервые за этот страшный овеянный пожаром и омытый кровью день он искренне засмеялся. — нет, Гидеон. Эти простые и понятные страхи отмирают очень рано, ты просто привыкаешь, делаешь свою работу, отрабатываешь программу. Но их место занимает нечто другое. Акробат… да и, наверно, любой артист боится не засиять. Боится того, что зритель не оценит весь его