Книга Пани Зофья. Вы всё перепутали - Яцек Галиньский

самый вдохновенный писатель не смог бы придумать более прекрасного окончания для моей истории. Мы были счастливы, и ничто нас не беспокоило. Пока в ослепительных солнечных лучах не появились очертания карикатурной особы. Невысокой, ссутулившейся, идущей неспешно. Она что-то держала в руке.

– А куда это вы, блин, собрались?! – запищала она, разрушая наше продлившееся целых десять секунд счастье. – Неужели забыли обо мне?

– Ведь ее мы с собой не берем? – спросила я сына.

Мы приблизились настолько, что было хорошо видно окровавленное лицо Пульки. На ее лбу была глубокая прямоугольная вмятина с четким отпечатком надкушенного яблока. А в руке она держала маленький пистолет, который через мгновение подняла и придержала другой рукой.

– Забавный какой, – заметила я.

– Ты, блин, о чем?

– Да ни о чем, выглядит удобным.

– Не болтай. Мешаешь.

Один глаз она прищурила, а другим смотрела на нас, направляя в нашу сторону пистолет. Этот первый глаз у нее постоянно открывался. При этом она кривилась, морщила нос и разевала рот. Мы сообразили, что она пытается в нас прицелиться, но было трудно сохранять серьезность. Одно дело – увидеть оружие в фильме. Там пистолет выглядит как смерть, заключенная в холодный, безжалостный металлический предмет. Смерть, которая хочет любой ценой выбраться из своего заточения. Пулька же, с идиотским яблоком на лбу, нелепо прищурив один глаз, размахивала крошечным пистолетиком. Глядя на то, как она старается, мне даже стало ее жаль. Я пыталась вспомнить какого-нибудь киногероя, который мог бы ее вдохновить, но на ум приходил лишь Мистер Бин.

Вдруг из припаркованной неподалеку машины вышла еще одна знакомая фигура и направилась к воротам. Судебный пристав.

– Вы снова здесь? – воскликнула я.

– Хватит, блин, болтать, – сердито сказала Пулька. – Всех поубиваю.

– Успокойтесь, не стоит нервничать, – ответила я.

– Снова выселение. – Пристав ехидно улыбнулся. – А вы думали, что вам удалось? Сюрприз!

– В вас нет ни капли милосердия?

– У меня как раз здесь встреча. Решил совместить приятное с полезным.

– И на вас управа найдется, – разозлилась я. – Вот увидите.

Он засмеялся.

– Гражданочка, все в моей власти, – произнес он гордо, подходя к нам. – И даже больше. Я бы мог весь этот район прибрать к рукам!

– Что-то, блин, его понесло, – сказала Пулька, приходя в себя.

– А вот именно так, – с вызовом продолжил он. – Хватит быть мальчиком на побегушках. Скоро я стану очень влиятельным человеком.

– Да? А что произошло? Вы участвуете в выборах?

– Сейчас я встречусь со своим отцом. Он нашел меня после того, как увидел по телевизору. Он занимает высокое положение, и у него много друзей. Они все для него сделают. У них повсюду есть связи: армия, политики, церковь!

Наша группа стала еще больше, потому что к ней присоединились те, кого я недавно приглашала на чай. Я и не думала, что они вспомнят.

– Добрый день, – сказал лидер их группы и протянул руку судебному приставу.

Тот скривился и убрал руку, как будто боялся, что тот попытается ее схватить.

– Отвали, старик! – крикнул он бездомному.

– Не узнаешь меня? – спросил Генерал. – Это я, твой отец. Познакомься с моими товарищами. Я тебе о них рассказывал.

Лицо пристава побледнело. Глаза запали и посерели. Уголок рта едва заметно дрогнул. Он попытался улыбнуться, обратив всю ситуацию в шутку, но был вынужден увидеть в обросшем бездомном некоторые черты своего отца, и, несмотря на свою расчетливость, не смог контролировать эмоции.

– Слушайте! – завизжала Пулька. – Дайте мне, в конце концов, слово вставить, я, блин, не собираюсь полдня здесь стоять!

– Верно, верно, – почти одновременно согласились мой сын и Хенрик. – Давайте как-то по очереди.

– Хорошо. – Я обернулась к Пульке: – Говорите. Мы слушаем. Что вы хотите сказать?

– Умри! – крикнула она, целясь в Хенрика.

Прежде чем мы успели что-то сделать, раздался ВЫСТРЕЛ!

Свист в ушах.

Все было нечетким, кусками, состояло из отдельных образов, не связанных между собой, нелогичных и непонятных. Это был, случайно, не какой-то глупый сон? Изнуряющий кошмар, который, как и жизнь, закончится раньше, чем поймешь, в чем его суть?

Хенрик упал. На него Боревич. Что здесь делал Боревич? Почему он лежал на Хенрике?

Я хотела подойти. Не смогла. Я была тяжелой, как будто весила шестьдесят килограммов!

Мой сын наклонился над ними. Вытащил Хенрика из-под полицейского.

– Живой? – спросил он полицейского.

Боревич не ответил. Как обычно. А вот не спросили бы, болтал бы без умолку!

Пулька вытерла рукоятку пистолета и попыталась вложить его в руку моего сына.

– Это он вас убил! – крикнула она.

Хенрик и мой сын присели рядом с Боревичем. Один разорвал ему рубашку, другой проверил пульс. Я отвернулась. Я не для того столько лет ждала Хенрика, чтобы остаток лет помнить, как он делал Боревичу искусственное дыхание рот в рот.

Из-за моей спины выскочили еще двое полицейских и маленький толстый прокурор, которого я уже однажды встречала. Они прижали Пульку и меня к воротам. Шансов на спасение не было. Оба полицейских были полны сил.

Молодые, высокие, в элегантной темно-синей униформе. Красивые и исполнительные, хотя и не очень умные, раз вместо того, чтобы выбрать хорошую профессию, позволявшую заработать на относительно достойную жизнь, они предпочли служить обществу, ловить бандитов и восстанавливать справедливость в мире. Однако ничто не указывало на то, что на этом поприще им удастся добиться впечатляющих успехов, раз они не могли отличить преступника от честного гражданина.

– Она глава организованной преступной группировки! – объяснила я. – Арестуйте ее!

– Что ты несешь, старая идиотка? – возмутилась Пулька. – У меня серьезный бизнес, я плачу налоги, месяц назад прошла аудит, я поддерживаю благотворительные акции, принимаю на работу инвалидов!

– А запугивание, вымогательство и воровство?

– Это и есть предпринимательство и инновации! Этому учат в институте. Если ты еще раз, блин, попытаешься меня очернить, я подам на тебя иск о клевете и уничтожу в суде!

Действительно, мир несся вперед, и за ним было трудно угнаться. Когда-то все было проще. Теперь у каждого была своя версия истины, и в зависимости от того, каким арсеналом насилия он располагал – примитивным физическим или бумажным, сосредоточенным в деньгах, – он мог эту свою истину «обистинить» до любого уровня. От уровня дерьмовой правды до святой истины.

– Я ничего не сделала. Это все она, – сказала Пулька, указывая на меня. – Она обманывала, нападала, воровала, пытала.

Мне хотелось крикнуть, что она лжет, но вдруг я поняла, что она говорит правду.

– А дома у нее краденый товар. Холодильник. Можете проверить, – добавила она.

Прокурора не интересовал наш спор. Он пытался добраться до Боревича, лежащего сейчас на асфальте в окружении людей. Любопытный он был человек, раз хотел