Книга Если суждено погибнуть - Валерий Дмитриевич Поволяев

вспомнив, как бежал преследуемый им человек, какие восьмерки крутил, резко шарахнулся в сторону, перепрыгнул через валун, вросший в землю, затем шарахнулся в другую сторону…

Поручик опустил винтовку.

– Этот человек теперь две недели в погребе прятаться будет, – произнес он холодным жестким голосом.

Варя не слышала его, продолжала шлепать вожжами по крупу коня:

– Но! Но!

Старик Еропкин, бежавший к ним, неожиданно рухнул на землю, перевернулся несколько раз, вскочил и, увидев телегу, призывно замахал руками.

Варя натянула вожжи – побоялась, что конь понесет, свалит дедка с ног, но конь сам все понял, остановился около хозяина, потянулся к нему.

Дедок повис на конской морде, запричитал жалобно, потом дрожащими руками прошелся по оглобле, словно хотел проверить ее на прочность, и перевалился в телегу.

– Поехали отсюда! – просипел он.

– Где продукты? – спокойным тоном спросил поручик.

– Нет продуктов.

– Тогда куда делась винтовка?

– Отняли. А самого едва не убили.

– Э-э, так не годится. Винтовочки мы заберем. Одну в погашение долга, другую как трофей. Варюша, вон винтовочки валяются. – Павлов говорил так, будто видел валяющуюся в траве винтовку, но винтовку он не видел, – подъезжайте-ка к ней.

Варя повиновалась, винтовку она, в отличие от поручика, видела, подъехала к ней, спрыгнула с телеги.

– Барышня, погодите, это должен сделать я, – покрутив головой и вытряхнув из себя остатки звона, прочно сидевшего в ушах, просипел дед, – это мое дело. – Но сил у старика не было, он выложился весь, пока удирал от двух мордоворотов; поняв, что не сможет перевалиться сейчас даже через борт телеги, угрюмо повесил голову. Зашелся в хриплом саднящем кашле.

Не слушая деда, Варя ловко подхватила винтовку, уложила ее в телегу вдоль борта, в свалявшееся сено, накрыла рядном.

– Варя, вторую винтовку тоже надо взять, – сказал Павлов. – Не боитесь убитых?

– Не боюсь. Крови я видела больше, чем положено.

– Тогда – вперед!

Пуля разворотила крикливому мужику грудь, из рваной раны с громкими булькающими звуками выхлестывала кровь – хотя человек этот и был уже мертв, здоровое, как у быка, сердце продолжало работать. Смотреть на мужика было страшно. Но Варя не дрогнула – ловко взяла винтовку за ремень и забросила ее в телегу, произнеся буднично, словно закончила перевязывать руку:

– Все!

– А теперь отсюда – аллюр три креста! – скомандовал поручик. – Через пять минут здесь половина села будет.

Поручик знал, что говорил, – в селе громыхнули сразу два выстрела подряд, дуплетом, один выстрел слился с другим.

– Как бы они за нами конников не пустили, – неожиданно озабоченно, со знанием дела проговорила Варя.

– А толку-то? Мы нырнем в лес, и все – ищи нас, свищи! Нет, Варюша, нас они уже не найдут. А с другой стороны, даже если и найдут – мы отобьемся. Винтовочных стволов у нас стало на один больше. Давайте в лес, Варюша, в лес! В лесу, метров через двести, будет просека. Гоните до этой просеки…

Глаз у поручика оказался верный. Он заметил то, чего не заметили ни Варя, ни старик Еропкин – в глубине леса влево действительно уходила кривая замусоренная просека.

– Сворачивайте на нее, Варя!

Варя послушно дернула вожжи, поворачивая коня; старик Еропкин, уже пришедший в себя, перехватил их, проехал внутрь просеки и там свернул направо, в лес, в высокие, начавшие багрянеть кусты.

– Стоп! – тихо произнес поручик, передернул затвор винтовки, загоняя патрон в ствол. – Переждем здесь.

Старик Еропкин тоже взял винтовку в руки.

– Патроны у нас есть? – спросил поручик.

– На сегодняшнее утро в наличии было десять обойм. Две я профукал. Осталось восемь.

– С таким количеством патронов можно держаться несколько часов, – произнес Павлов с легкой, сделавшей его лицо печальным, усмешкой, – а если экономить, то, глядишь, не только день продержимся, но и ночь.

В ответ старик благодарно мотнул головой – принял эти слова за похвалу.

Над деревьями пронесся ветер, посшибал листья с веток – пестрый желто-красный дождь закружился над лесом; где-то недалеко, в густотье недобрых елей громко заорала перепуганная ворона, ей отозвалась вторая.

– Тихо! – предупредил поручик.

Неподалеку послышались голоса, смолкли, через несколько минут по дороге рысью проскакали человек пять всадников. Держались они кучно, боялись растягиваться – и правильно делали. Всадники оглядывались по сторонам, вид у них был растерянный, лица плоско белели в просветах кустов.

– Смерть наша поскакала, – сказал старик.

– Это мы еще посмотрим, чья смерть, – спокойно проговорил поручик.

Минут через двадцать всадники, ругаясь, плюясь, щелкая плетками, проехали обратно.

– Куды ж они подевались, не пойму, – громко разорялся один из преследователей, похоже, старший – рыжеусый, с широким упитанным лицом и колючими глазами мужик, – сквозь землю провалились, что ли?

– Да у них кони были, – втолковывал ему, заглядывая под локоть, белобрысый мужичонка с клочкастой редкой бородкой, росшей странными кочками – в одном месте гнездился островок, в другом островок, в третьем, в четвертом, в промежутках между островками белела чистая, без единого волоска, кожа – она словно кислотой была обработана. – Сели на коней и были таковы. Мы их в лесу ищем, а они уж давно на тракте.

– Ну, попадись мне этот старый гриб, который винтовку в обмен на картошку приволок, я ему живо рожу на задницу натяну – на пачпорт вместо рожи задницу будет фотографировать! – старший щелкнул плеткой по голенищу сапога.

– За неимением другого будет жопу свою властям предъявлять. – Собеседник старшего угодливо засмеялся. – Главное, чтобы она не воняла.

У просеки всадники остановились, оглядели ее – собеседник старшего заметил тележный след, ткнул в него пальцем.

– Это Митька Косой за дровами вчера вечером сюда ездил, я точно знаю, – успокоил клочкобородого напарника старший, – это его телеги след.

Отряд Каппеля отступал на восток, отступал по всем правилам грамотного отхода – с охранением позади, с разведкой впереди, с конными разъездами, выставленными по бокам. Военную науку Каппель знал на «пять». Что было плохо – его по рукам и ногам связал гражданский обоз, приставший к колонне, – с таким обозом ни о какой маневренности даже думать не приходилось. И оставлять этих людей было нельзя – их быстро обчистят, оберут до нитки.

Каппель смотрел на обоз, поигрывал желваками и молчал.

– Может, дать обозу охрану и пусть дальше следует самостоятельно? – предложил Вырыпаев Каппелю. – С охраной обоз не пропадет.

– Пропадет, – не согласился с артиллеристом Каппель. – Это – наш крест, который придется тащить на себе.

– Так всегда, – пробормотал Вырыпаев, – одни носят свои кресты в петлицах, другие на спине.

– Расхожая истина, – Каппель усмехнулся, – я ее уже от кого-то слышал. Гражданский обоз бросать нельзя. Нам Господь это не простит.

Вырыпаев покачал головой недовольно, отъехал на коне в сторону, пропуская пешую колонну. Гулко шлепали о землю сапоги, в воздух поднималась едкая пыль.

Колонна шла молча. Раньше было так: чтобы поднять настроение, кто-нибудь обязательно затягивал песню, колонна дружно подхватывала ее, лица светлели, делалось легче дышать, но сейчас этого не было – лишь взметывалась из-под каблуков пыль, невесомая, серебристо поблескивающая, повисала в воздухе, превращаясь в неподвижное облако и долго не опускалась на землю.

К Вырыпаеву на коне подъехал Синюков, мрачно покосился на