Книга Я есть Жрец! - Денис Старый

Макей две полных луны назад ушел со своей звездой в лес и не вернулся. Вот кому Рыкей доверил бы управление воинами, так только своему сыну. Тем более, что тот считался лучшим лучником среди всех воинов и командовал звездой отличных воинов из молодежи.

— Не нужно столько времени, брат! Можно все сделать быстрее, иначе твои воины столкнуться с теми, кого я взял под защиту и будет кровь… Рысей, на радость врагам, — говорил Никей, всматриваясь на то, что вытворял Глеб на реке, лицо наставника воинов разгладилось и он усмехнулся.

Катер божественного посланника на скорости рассекал водную гладь, чуть поодаль от лодок-однодеревок, создавая волну и нервируя воинов. В катер уже то и дело летели стрелы, некоторые из которых попадали в божественное плавательное средство, но лишь чуть царапали краску.

*………….*………….*

Я куражился. Это когда боец понимает, что у противника не осталось патронов, будет издеваться над врагом, компенсируя все те страхи, что только что пережил. Я направлял катер между лодок, которые то и дело чуть ли не переворачивались, а две, так и перевернулись. В свою сторону я слышал проклятия, но вот ругательств, в привычном мне понимании, не было. Пусть уроки брани возьмут в нашей общине! Севия уже почти мастер матерщинного языка.

Но скоро на берегу, где проходили переговоры, замахал руками Никей, призывая меня.

Два парламентера решили плыть в селение Рысей. Ну а я, стало быть, должен стать извозчиком. Впрочем, и не против. Проблема только в том, что горючка конечна. Даже дай мне нефть, я не придумаю, как из нее изготовить нужное мне топливо. Но что лучше: сохранность литров двадцати, если не тридцати, топлива, или жизни людей, среди которых есть весьма близкая для меня красотка с веснушками на лице. Конечно, второе… Но тридцать литров! Это, наверное, почти все, что осталось в самом катере, а после только из бочек брать. Месяц-два редких поездок, и все, нет катера, а лишь ненужная груда металла и стекла.

— Плу са е [плывешь со мной], — сказал мне Никей, как только я подплыл к берегу.

— Хрена се. Катер мой, горючка моя, а плывешь не ты со мной, а я с тобой, — возмущался я, но при этом принимая на борт двух мужчин.

Я примерно понимал, что происходит. Никей пытался договориться, и от этих переговоров зависит если не все, то многое. Я насчитал больше восьмидесяти воинов, часть которых до сих пор находились на воде в своих массивных лодках-долбленках.

В какой-то момент в меня начал вселяться хулиган. Это был своего рода откат от волнения. Я жаждал отомстить за то, что был рядом с трусостью. Да, я давил в себе страхи, но они были. И почему? Достать меня воинам-аборигенам невозможно, я же могу беспрепятственно кататься на катере и таранить лодки, причем, они могли переворачиваться даже от волны, которую можно создать, приближаясь на скорости. Умеют ли эти люди плавать? Наверняка. По крайней мере, те, кто перевернулся, на дно не ушли, и уже вновь сидят в лодках, зло поглядывая в мою сторону. Случись же агрессия, то лодки на середине широкой реки, я могу просто подплывать и убивать всех.

Что-то от маньяка рвалось наружу и имело шансы преодолеть все психологические барьеры, если только замаячит силовой вариант решения проблемы. Но вот он, Никей, зовет меня и говорит, что нужно куда-то прокатиться. И маньяк во мне засыпает, оставляя легкую недосказанность и некоторое сожаление. Я настолько пожелал защитить то, что только недавно приобрел, что был готов убивать десятки людей? Мне стыдно… но не так, чтобы сильно.

Через полчаса речная вода рассекалась плавательным средством из будущего, преодолевая силу течения и создавая волну, которую не сотворит никакой ветер. Украдкой я посматривал на лица двух, немного похожих друг на друга, мужчин. Никей держался вызывающе, так, словно наличие катера, как и его скорость — это его заслуга. Еще недавно тот, у кого коленки дрожали от вида металлического монстра, сейчас ухмыляется, наблюдая, как вцепился в поручни его оппонент на переговорном процессе. Да, второй воин был не в себе. Он что-то бурчал про богов, не громко, и шум мотора не давал расслышать что именно говорил воин. Но и так понятно, что он молился.

Если не считать не прекращаемую буркотню мужчины, остальные, я и Никей, молчали на протяжении более часа пути.

— Омо! Омо! Линта! [Человек! Человек! Лодка!] — вскричал Никей в несвойственной ему эмоциональной манере.

*…………….*……………*

Интерлюдия

Мерсия плохо себя чувствовала. Она не взяла с собой еды и это сильно сказывалось на том, что женщина быстро теряла силы. Сбежавшая жена убитого лекса не ела второй день, при том, что много трудилась, стараясь оказаться, как можно дальше от селения, захваченного Морвагом. Были идеи выбраться на берег, добыть куропатку, или зайца. Но это было опасным. Вокруг лес, на удобных для подходов к воде участках реки были следы пребывания зверей. Ловить рыбу? Можно было, тем более, что она захватила рыболовную сеть — величайшее богатство. Но женщина понимала, что одной ей будет не просто, может и невозможно, ловить рыбу сетью. Тем более, что вероятна погоня и поэтому нельзя медлить и останавливаться.

Куда она бежала? К дочери. Вторая жена — это статус, который предполагает то, что лекс племени выслушает свою супругу и может дать разрешение на то, что мать жены останется в племени. Мерсия не любила огневиков, а Динокл, которого она видела всего единожды, вызывал отвращение. Она не хотела подобной участи любимой дочери, быть женой урода. Но не посмела противиться воле мужа, Хлудвага. Расчетливость и разум говорил, что Мерсия не добьется ничего в своем желании не отправлять Севию в племя Огня. Точнее, он а добьётся… гнева от мужа и потери всего.

А тут еще, сразу после того, как Севия отправилась к Диноклу, Мерсия была приближена к лексу и она расстаралась, не упустила момент, продемонстрировала, что ее красота не увяла, что она знает, как ублажить мужчину, чтобы он захотел ее и завтра и потом. И Хлудваг звал ее, Мерсию, чтобы женщина раскрасила тусклые темные тона ночи в яркие краски.

Любила ли она Хлудвага? А, разве, женщина может говорить о любви? Она накормлена, ее хижина достаточно уютна, шкур много, рубахи есть, да все есть и в достатке. Так что положение женщины, как она сама считала, более чем удачное, потому нужно его не ухудшить. А любовь? Она не