Книга Морпех Рейха - Влад Тепеш

к медикам. Для начала к психиатру.

Я улыбаюсь.

— Ошибаетесь, Владимир, ваш ответ мне нравится. Он показывает, что вы серьезно отнеслись к воображаемой проблеме. Но позвольте мне немного дополнить исходные данные. Нойманн никогда не учил русский язык, — сказал я и перешел на русский: — а вы не просто на нем говорите. Вы на нем думаете. Все равно пошли бы к врачу?

Он допил свое пиво и поставил банку на столик.

— По условиям задачи я ничего не помню из того, что помнил Нойманн? — спросил Нестеров, тоже перейдя на русский.

— Абсолютно. Единственно, что вы говорите на германском языке идеально и даже с баварским акцентом, однако неизвестно, достался вам акцент от Нойманна или же в школе с углубленным изучением иностранных языков вы в совершенстве выучили немецкий у препода-баварца. Все остальное о себе, то есть Нойманне, вы узнали от других людей, доставших ваше досье. Да, и еще одно условие. Вы не можете сообщить о том, кто вы на самом деле такой, никому, потому что, само собой, вам никто не поверит, даже невзирая на идеальный русский язык. Кстати, он у меня идеальный?

Нестеров покачал головой:

— Не идеальный. Акцент есть, слабый совсем, но не германский. Я такой часто слышал дома, в Российской империи куча местных диалектов и нестандартного произношения. Подобное произношение можно услыхать где угодно, от Москвы до Чукотки. Выдает в говорящем человека из народа, недворянского происхождения.

Я ухмыльнулся:

— Так и должно быть, потому что в семнадцатом во время революции не только царя убили вместе со всей семьей, но и дворян, кто не сбежал. В «том» мире в России только не-дворяне остались.

— Знаете, — задумчиво произнес он, — у меня есть подозрение, что если в том мире я родился и вырос в какой-то немыслимой России без дворянства и императора, то здешняя Российская империя уже не будет той самой страной, которая там была мне родиной.

— У меня те же самые опасения, Владимир, но… Понимаете, после революции к власти пришел пролетариат, а интеллигенцию преимущественно истребили или заставили уехать. Культурный уровень упал так же сильно, как и в Германии в тридцатые, когда там заставили уехать или истребили евреев и несогласных, то есть, опять же, преимущественно интеллигенцию… Я так думаю, что если в здешней России я увижу более культурных людей, чем ожидаю, то такое изменение будет даже в плюс. Насчет царизма не уверен, сто лет назад в том мире это был отсталый режим, который просто должен был сдохнуть. Что здесь и сейчас — вопрос интересный, но по вашим рассказам получается, что нет каких-то кардинальных изменений. Что там пили и воровали, что тут пьют и воруют — один хрен, если тут чуть меньше, чем там — это я тоже приму. А вообще родной город — он в любом случае родной город, вне зависимости от того, в какую страну он сейчас входит.

— Понимаю, — кивнул Владимир. — В общем, стоит вопрос, как бы попасть в Россию, посмотреть, что к чему, и по возможности остаться, да?

— Ага. При этом избавившись от германского происхождения и миновав внимание каких-либо специальных служб.

Он почесал переносицу.

— И что бы я делал дальше? Тут хотя бы есть титул, привилегии, все такое… А что в России делать?

— Начать новую жизнь. С нуля. Или с небольшим стартовым капиталом, если удастся провезти.

— Понятно. Вы знаете, вопрос сложный. В общих чертах все звучит просто: въехать через нейтральную страну, официально сменив имя в этой самой нейтральной стране, а затем в России жениться на гражданке Российской империи и на этом основании получить вначале вид на жительство, а потом и гражданство. Но для смены имени вначале надо получить гражданство нейтральной страны, а это сложнее. Затем найти жену в России — тут тоже без особых гарантий, хотя вы парень видный, не должно быть проблем. Сказать проще, чем осуществить. Опять же, вы еще упустили, что в паспорте будете указаны как германец, я не знаю страны, которая разрешает менять не только имя, но и национальность… Хотя стоп. Есть страны, где в паспортах национальность не указывается вообще. Словом, если вам не очень срочно нужен ответ — я бы помозговал над этим. Придумать осуществимую схему можно.

— Очень меня обяжете, Владимир. И это… случись что, я буду отрицать этот разговор и вертеть пальцем у виска.

Мы оба рассмеялись.

В этот раз вечер удался не полностью: Гордана перебрала лишку и чувствовала себя не очень хорошо для постельных упражнений, так что мне пришлось положить ее спать и вернуться в свой номер. Как назло, уже за полночь, так что звонить Агнешке поздно, все же завтра у нее учебный день.

В общем, ничего страшного, разок посплю один, а завтра наверстаю, то ли с Горданой, то ли с Агнешкой.

* * *

Проснулся я от адского грохота и звона разбитых окон.

Я буквально подпрыгнул на кровати, а затем скатился на пол. В окно сквозит, в комнате пахнет гарью, на полу осколки стекла — какого лешего тут происходит?!!

Ответом мне стали длинные пулеметные очереди, а затем новая серия разрывов.

Я вскочил и выбежал из комнаты, ни разу не наступив на стекло — видимо, мой талант — а затем выскочил в коридор.

Господи, что тут началось! Визг, крики, паника, звон сирены, все залито красным аварийным светом, мигает лампа «Эвакуация», куда-то бегут люди. И все это — под неумолкающий захлебывающийся лай пулеметов.

Когда я был уже на втором этаже, снова рвануло, причем совсем рядом. Бегу по лестнице, выскакиваю в холл — и на выход! В следующий миг как-то сам собой пригибаюсь и перекатываюсь по ступеням, над головой что-то просвистело и грохнуло где-то внутри.

Я перекатился по лестничной площадке, поджался к парапету рядом с парой человек и внезапно понял, что это — хорватские солдаты, и один из них пытается наложить повязку другому.

— Какого черта?!

— Уходите отсюда!! — ответил он мне по-немецки, — на ту сторону! Красные ублюдки вспыли в сорока метрах от берега!!!

Над головой снова засвистело, некий снаряд или очень большая пуля попала в стену отеля у самой двери, и я с ужасом осознал, что выскочил не на ту сторону.

Надо было на улицу и подальше в город, но я выбежал на лестницу, ведущую к пляжу.

И вот теперь я лежу за парапетом, чтобы вернуться в отель, надо пробежать обратно наверх по лестнице — метров десять, и на этих десяти метрах меня уже не будет прикрывать