Книга Простые истории - Олег Патров

куда она провалилась после похорон Стаса, после болезни бабы Иры и бабы Дуни, после того, как несколько лет молча наблюдала, как уходит, во что превращается из-за вечернего стакана коньяка когда-то родной человек, так крутануло – ничто бы не вывезло. И знала она по себе, доходчиво знала: и как душа мучается, и как радостно бывает, что вроде налаживается все, а может, она просто перестала видеть, потому что уехала. Не универсальное средство, но все же…

Может, и Сашке поможет…

~

В этот своей приезд Галина было немного удивлена бойкости бабушки Дуни. Та была еще ничего, ходила, сама даже суп готовила, если продукты на столе лежали, правда, бывали и провалы в памяти, капризы, мелкие неприятности.

– Мать, ну ты чего? Опять терпела до последнего? – сердито укорял бабу Дуню Иван. – Через пяток лет, как выйду на пенсию, продадим квартиру, уедем в теплые края.

Они с женой мечтали, строили планы, в которых уже не было места его матери.

– Как я без тебя умирать-то буду? – спросила баба Дуня Галю за день до ее очередного отъезда. – Вот были бы внуки, бегали, я бы посмотрела на них, поиграла. Не хочешь-то детей, а?

Галина ласково улыбнулась, положила голову на плечо старушки. Бабушка Ирина тоже перед смертью всё сетовала, что не доживет до внуков, не погуляет на свадьбе. Когда она умерла, мир не изменился. Но через полгода Галина почувствовала первое облегчение. Еще через месяц с ужасом поняла, что не помнит двух последних лет жизни. И вот тогда то, что скрутило, сжало и, изломав, выбросило на землю, вдруг расправило крылья – и встал вопрос: как жить дальше? Сказать, что нет времени и сил жить, было уже нельзя: обстоятельства расступились, хотя эти полгода она старательно занимала свои руки и голову – беготня, поиски дополнительной работы, уход за бабушками, какие-то искренние, трогающие душу интересы, которые помогали прятаться от того, что стонало и плакало внутри тебя.

– Увидеть бы тебя счастливую, – прослезилась бабушка Дуня, крепко сжимая внучку за локоть.

Как будто в этом и заключалось все ее счастье.

– Вот и живи значит, рано помирать, – велела ей Галина перед отъездом. – Запоминай: на ночь пить по половине желтой таблетки, а если днем будет болеть голова, бери всю под язык и соси.

– Все-то ты у меня знаешь, умница.

– Почитаем немного?

– А не опоздаешь?

– Нет, меня отец подвезет.

– Тогда конечно.

Татьяна украдкой, из-за угла наблюдала за этой странной компанией, радовалась, что дочь, наконец, нашла себя. Теперь-то и Татьяна сама тем и жила, что раньше грызло, тем и понимала стоимость жизни, чего никогда у нее на уме не было.

Раньше думала: «Жаль, не судьба», а в одну ночь на даче, выйдя по нужде, как-то случайно закинула голову да посмотрела на звездное небо, как в детстве, и поняла – жить стоит, потому что знаешь, что у кого-то чудо было, случается, прямо сейчас. И одно было небо, и звезды те же были, что и раньше, когда шла она поздним вечером от матери, морщилась, представляя себе остатки вечерних часов, но эти же небо и звезды и успокаивали, манили к себе, терпеливо ждали тех, кто сумеет их рассмотреть. Эти же звезды и еще что-то внутри, теплое, нежное, живое, непередаваемое, что спало и вдруг проснулось, отозвалось на далекий свет, только зачем? В ее-то годы…

Тоска… Но больше она сериалы часами не смотрела. Да и Иван не поощрял. Обрадовался, что жена вроде как к нему лицом повернулась.

~

Баба Дуня с трудом закрыла окно, задернула шторы, чтобы в глаза не бил далекий маяк – осколок воспоминаний о сыне. У нее до сих пор осталась фотокарточка, где он в куртке защитного цвета, откинув капюшон, стоит на самом краешке скалы, а за ним серым цветом угадывается вода и вот такой маяк. Она всю жизнь ждала его: сначала после техникума, потом после армии, потом – мало ли было потом – но дождалась.

Была бы у нее еще дочь, было бы ей сейчас легче, но сын тоже хорошо. Жаль, что один. Но это уже сердцу не прикажешь, как мать ее не корила.

– Ничего, скоро дождетесь меня, миленькие вы мои. Приду к вам. Вот еще поживу и приду, куда же денусь. Я уж собралась почти. Столько пожила, столько и не живут хорошие люди, не положено им, а хочется еще разок внучку дождаться. Зима опять скоро.

Она неловко рухнула на постель, рывком укрылась одеялом, как могла.

– Укрыть вам ноги-то? – зайдя к ней в комнату, предложила невестка.

– Укрой, а то тянет от окна.

~

И застелилась снова жизнь, как белая пороша: и тепло от нее, и холодно, до смерти может зацеловать. И что человека на земле греет?.. Нет ни в чем смысла, а вот что-то держит его: жена ли, дочь, мать, надежда на внуков или просто желание еще пожить, отгулять свое, что не удалось? Кто знает. Выжить бы, уйти от этой черной тоски хоть куда, где бы ждали. Но его и ждут: дома, и на работе, и еще много дел, и жизнь его еще совсем молодая, если разобраться по материнским годам. Как развернуть стрелки?.. Где подстелил бы себе соломки или наоборот, упал бы на твердую землю, кабы знал заранее?..

Много в последнее время думал Иван, о многом говорил откровенно, хоть и шутейно, ждал ответа. А как же без него?.. С добрым словом человек и выживает там, где жить нельзя, выпрямляется, где коробит всего. Вынырнет, наберет в грудь воздуха от одного звука, знака, мысли одной. А если и мысль эта лишь в твоих руках? Вот и дочка его все твердила об этом, а у самой в кошельке до сих пор стишок, переписанный от руки, валялся, прятала в маленький кармашек. Он заглянул как-то, проверил: тут еще, – положил назад. Его характер. Что-то потеплело, размякло на мгновение в его душе, стало как-то ласково-беспокойно, словно о нем написано, словно дерево посадил, дом срубил, сына вырастил; словно прожил часть своей жизни не зря и теперь право полное имел на другую.

Как-то она сложится?.. Как ее сложить, чтобы не разрушить накопленное?.. Как отделаться от тоски, снедающей душу, злого, беспричинного отчаяния, усталости, омерзения?.. И зацепилось сердце за строки вместо ответа, чужие строки в чужой жизни, и все-таки, как о нем, и о его матери, и о сотнях еще людей, и все-таки, как о нем.

…Как я выжил,