Книга Секрет Сабины Шпильрайн - Нина Абрамовна Воронель

отыскал мою больную точку и, слегка вздрогнув при имени Сабины, придумал хитрый способ борьбы с моей немотой. Очень может быть, что этот метод он не придумал сам, а скопировал из практики Венского заповедника Фрейда, но со мной он этим сведением не поделился.

Его способ состоял в вытеснении из моей ущербной памяти болезненных воспоминаний и замены их другими, более здоровыми. Это было похоже на игру, которая, как ни странно, постепенно убеждала меня, что Сабину не увели на расстрел на моих глазах. Все дело было в Ренате – она ревновала мать ко мне и убеждала ее не брать на себя бремя моего воспитания, а главное, прокормления. Сабина очень страдала от упреков дочери и в конце концов подчинилась ее требованиям: в одно прекрасное утро я, проснувшись в подвале после бурной вечерней ссоры, обнаружила, что все мои спутницы исчезли, захватив с собой свои скудные пожитки.

В отчаянии я бросилась их искать и каким-то непонятным образом забрела в Ботанический сад, куда ходила раньше гулять с Сабиной. Мне почему-то казалось, что они укрылись именно там, и, чтобы их найти, я влезла по стремянке на магнолию, потеряла равновесие и грохнулась вниз, раскроив при падении свою несчастную голову. А что касается сеансов, во время которых Сабина открывала мне интимнейшие подробности своей биографии, то это была сплошная выдумка. Нет, она, упаси Бог, меня не обманывала, – она обманывала себя саму, придумывая драматические завихрения собственной судьбы, чтобы хоть чуть-чуть разукрасить серую жизнь скромной учительницы немецкого языка.

– Образованная была дама! – восклицал проницательный Фукс. – Имена-то какие выдумала себе в друзья – Зигмунд Фрейд, Карл Юнг! А английская королева среди них случайно не затесалась? – И толстыми пальцами-сосисками гладил мою бедную голову за ушами, повторяя монотонно, как жужжание мухи, бьющейся о стекло, одну и ту же песню:

– Забудь Фрейда, забудь Юнга, забудь Сабину Шпильрайн! Забудь! Забудь! Забудь! – И я забывала.

К тому времени, как я попала в лапы профессора Фукса с его теорией параллельной жизни, я стала очень образованной девицей: прикованная к больничной койке и обреченная на немоту, я, как безумная, «вгрызлась в гранит науки». Я жила в полном одиночестве – нигде в мире у меня не было ни одной родной души, и мне не жаль было времени на учебу. То ли от природы, то ли от Сабининой тренировки у меня развилась блестящая память, и я глотала школьные курсы один за другим, за квартал перепрыгивая из класса в класс. Отсутствие собеседников сроднило меня с книгой, и я заполняла пустоту своей одинокой жизни неуемным чтением.

Профессор Фукс изумлялся, с какой легкостью я схватывала и осуществляла его идеи, так что к концу второго года его терапии я наглухо заколотила исповедь Сабины в тайном подвале своего подсознания – наедине с собой я не боялась употреблять это запретное слово. Но, к великому разочарованию профессора Фукса, говорить я так и не начала.

Мне шел шестнадцатый год. Я помню, что наступила ранняя весна, когда в мою палату пришел с обходом новый главный врач в сопровождении целой свиты ассистентов и студентов. Я читала что-то интересное и даже на них не взглянула – сколько обходов скольких профессоров я пережила за свою долгую больничную жизнь! Я пропустила мимо ушей привычный доклад моей лечащей докторши Ирины: «А это Сталина Столярова, у нее неизлечимый случай истерической потери речи».

И вдруг стало так необычайно тихо, что я подняла глаза от книги: главный врач, пренебрегая всеми принятыми в больнице условностями, одним прыжком оказался у моей кровати, упал на колени и заглянул мне в лицо. Задыхаясь от волнения, он спросил:

– Это ты, Лина? Ты жива? – И заплакал.

А я вскочила с постели, повисла у него на шее и заорала хриплым от долгого молчания голосом:

– Лев! Лев Аронович! Вы живы? – И тоже заплакала.

Ирина взвизгнула:

– Она заговорила! – и попросила всех выйти из палаты.

Мы со Львом остались наедине. И каждый не знал, с чего начать свой рассказ. От нашего прошлого нас отделяло неоглядное море страданий, моих и его.

Он только выдавил из себя главное: «Ты знаешь, Валентина умерла», – а я, словно эхо, повторила за ним: «И Сабина умерла».

А он сказал в ответ:

– Но самое удивительное, что мы с тобой остались живы!

* * *

Сталина Столярова – Нью-Йорк, 2002 год

Фильм кончился. Все встали и гуськом потянулись к выходу. Только я, не в силах встать, осталась сидеть, словно прикованная к своему удобному креслу с прикрученным к левой ручке столиком. Поток воспоминаний, годами запертый в глубоком подвале подсознания, рвался наружу, разрушая привычные рамки моей вполне устоявшейся жизни.

– Вы хотите остаться на второй сеанс? – спросила бесшумно подошедшая сзади служительница.

Я вздрогнула и поспешно вскочила, роняя с колен сумку:

– Нет-нет! Я просто задумалась!

– Да, – понимающе кивнула служительница, – какая удивительная история. Словно воскрешение из мертвых!

Значит, и она смотрела фильм про Сабину?

На негнущихся ногах я добралась до кофейного бара и взяла еще одну чашечку кофе с бисквитом в целлофановой обертке. От кофе в голове вздулся радужный пузырь – в новосибирской глубинке кофе был дефицитом, и выпитые подряд три или четыре чашки были для меня перебором. Промелькнула мысль: «Теперь ни за что не заснуть», – но я от нее отмахнулась, как от назойливой мухи, – какая разница, сегодня ночью я все равно не собиралась спать. Где-то в тайниках моего мозга пробуждалась забытая запись моих сеансов с Сабиной. С каждой секундой она звучала все мощней, полностью заглушая голоса окружающей меня реальной жизни.

Пока я шла в свой отель на Четырнадцатой улице, я детально обдумала план дальнейших действий. Удивительно, как, будучи уже не нормальным человеком, а неким зомби, охваченным маниакальной идеей, я внешне продолжала совершать рациональные поступки, необходимые для выполнения моего замысла.

Лилька, скорее всего, собрала в номере всех наших друзей-приятелей, так что мне делать там было нечего. Убедившись, что ключ не лежит в гнезде, а значит, я права, я не стала подниматься наверх, а сразу перешла к делу. Я спросила в регистратуре, нет ли у них на ближайшую неделю двух одноместных номеров. К счастью, оказалось, что есть. Цена меня слегка ошарашила, но я быстро подсчитала, что если отказаться от всех задуманных развлечений, то моих денег хватит, чтобы оплатить разницу между одним двуместным и двумя одноместными.

Лилькин номер я взяла с завтрашнего дня, а свой – с сегодняшнего. С ключами в руках я постучала в