Книга Чужой среди своих - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не антисемит, упаси Боже! Были у меня и друзья евреи, и отношения, и деловые контакты, и всё было нормально. Собственно, о еврействе некоторых из друзей или деловых партнёров я узнавал годы спустя, и не то, чтобы они это скрывали, а просто всем было плевать.
Ну, евреи… а я вот русский! Был… Ещё немножечко финн, удмурт и эстонец, если верить генетической экспертизе. В прошлом…
Но вот как теперь быть с государством Израиль? Как теперь прикажете о нём думать? Раньше я относился к Израилю с ноткой осуждающего понимания. Дескать, молодцы и всё такое… но ведь есть и засилье религиозных мракобесов, а ещё они бедных палестинцев угнетают!
Не особо интересовался, да и вообще, можно сказать, не интересовался… а так, поверхностно всё. Но теперь меня всё это напрямую касается, и вот что-то мне подсказывает, что бытие может здорово переформатировать сознание!
«— А ещё есть дело врачей, — услужливо подкинуло подсознание давешнюю фотографию из пожелтевшей газеты, — безродные космополиты и знак равенства между сионизмом и расизмом[31], пятая графа и прочие радости… и всё это — на мне! Чёрт…»
Я ещё раз покосился на Лёву, идущего по левую руку от меня. Чернявый, носатый, изрядно лопоухий…
«— Но хотя бы имя нормальное! — иззавидовался я, — Лев! А тут… Чёрт! Я ж теперь натуральный персонаж из еврейских анекдотов. Там кого ни возьми — либо Рабинович, либо Мойша! А если я ещё и…»
Помотав головой и выбросив из неё самое страшное, я невольно ускорил шаги, проходя за угол.
— Во-он там колонка, — показал Лёва, и тут же пошёл медленнее, забормотав себе под нос что-то на идише.
— Прости? — переспросил я.
— Витька Долгов… — процедил сквозь зубы кузен с искренней ненавистью, — с дружками! Это, я скажу тебе, такой шнорер[32] и мудак!
— Ага… — озадаченно сказал я, в свою очередь замедляя шаг, и пытаясь разглядеть в фигурах подростков пресловутого Витьку.
Возле колонки, стоящей на бетонном возвышении, трое мальчишек примерно моих лет или чуть старше, и, чуть в стороне, две девчонки лет десяти-одиннадцати, одетые очень просто, и я бы даже сказал — бедно. Впрочем, здесь вообще бедненько одеваются, а дети носят латаное-перелатаное, доставшееся чуть ли не через пятые руки, ничуть этого не смущаясь.
— Эй! — услышал я, а затем раздался нахальный свист, от которого у меня на загривке волосы встали дыбом — от возмущения и предвкушения.
— Заметили… — выдохнул Лёвка обречённо.
— Бить будут? — деловито осведомился я, незаметно разминая кисти.
— Ну… может и нет, — дёрнул щекой кузен, не очень-то веря своим же словам.
— Носатый! Ты глухой ко всему, жидёныш? Давай сюда… — он добавил несколько выражений, от которых я поморщился. Лёвка выдохнул, и, покосившись на меня, как-то весь напружинился.
«— Драться приготовился, — понял я, — Никак гостя защищать собрался? А, ну да… мама чуть не сходу вывалила, что я мальчик болезненный…»
Лёва пошёл вперёд с обречённым видом, и троица недругов неторопливо, вразвалочку, двинулась навстречу.
— Я те чё говорил, Носатый… — как бы не замечая меня, начала предводитель, белобрысый, коротко стриженый мальчишка лет пятнадцати, держа руки в карманах.
«— Подрастёт ещё чуть, и все бабы его, — с невольной неприязнью отмечаю я, — практически Ален Делон в юности!»
— А это кто? — будто только сейчас заметив меня, поинтересовался красавчик, плюя мне под ноги так, что плевок лёг под самый рант ботинка, забрызгав носок, — Что за хуй мамин?
Его дружки с готовностью захихикали, а я, поморщившись, продолжил движение, и, не останавливаясь, провёл классическую «двоечку», многажды отработанную за последние недели. Левый прямой, правый боковой…
Дважды клацнула челюсть, и я, не глядя на оседающего у моих ног Долгова, делаю шаг вперёд.
— Ах ты су… — не договаривая, отшатнулся от меня второй, выставляя вперёд руки и делая спешный шаг назад, прогибаясь в пояснице. На автомате, не глядя, пробиваю ему по голени боковой частью подошвы, и, в лучших традициях уличного муай-тай, бью вдогонку коленом по физиономии, растягивая связки в паху.
— … вот тебе! — Лёвка уже повалил своего недруга в пыль, и, сидя на нём, с упоением колошматит по физиономии. Ощутимая разница в возрасте, росте и весе его не смутила… и да, в своих предположениях насчёт кастета в карманах приличного еврейского мальчика я оказался не прав. Свинчатка.
— Дамы… — слегка кланяюсь захихикавшим малявкам, приподняв кепку, и ставя пустое ведро с их тележки к колонке.
— Да я тебя… — начинает Долгов, неуверенно вставая с земли и добавляя цепочку грязных, но плохо связанных между собой ругательств, снова задевая маму, да не чью-то абстрактную, а вполне конкретную, мою.
— Фу, как некультурно… — не дав ему встать, пробиваю по-футбольному в голову, но впрочем, аккуратно, дозируя силу. Тот свалился и затих было, но вскоре завозился в пыли, а несколько секунд спустя, неуверенно сев, наблевал себе под ноги.
— Ну, жив будет… — отметил я, ставя девочкам на тележку полное ведро.
«— А сердце колотится, — отмечаю машинально, стараясь делать вид, что происшествия такого рода для меня ежедневная обыденность, — Всё ж таки опыт — это одно, а… хм, новенькое, необмятое подростковое тело, со всеми стандартными для подростка реакциями — совсем другое!»
Вместе с Лёвкой мы помогли хихикающим девочкам наполнить вёдра, а потом в четыре руки чистили изрядно увозившегося кузена от пыли, крови и бог весть, какой ещё дряни. Вышло откровенно неважно, но тот не расстроился, явно принимая подобные неприятности как неизбежную часть жизни.
Агрессоры за это время, поддерживая друг друга, потихонечку уползли, уже не пытаясь рассказать нам, что именно, как и с кем они сделают. Совесть попыталась было немного погрызть меня, но неуверенно, и, надкусив слегка, и облизав шершавым языком, удалилась в растерянности.
— Здоровски! — пылал энтузиазмом Лев, с натугой неся полное ведро (от моей помощи он с возмущением отказался, ибо я гость!), — Вот Давид обзавидуется!
— Ага… а Давид, это кто? — поинтересовался я.
— Брат! — живот отозвался Лев, — Младше на год! А эти… они постоянно к нам цепляются!
— Ага… — ещё раз отозвался я, вспоминая «жидёнка» и уже окончательно успокаиваясь. Никогда пацифистом не был…
— Только помалкивай, хорошо? — попросил я, — А то мама опять будет переживать.
— Ага… — закивал тот, давясь смешком, — ты ж слабенький! Болезненный!
На это я только плечами пожимаю, не желая объяснять двенадцатилетнему мальчишке, что между состоянием здоровья и умением драться,
