Книга Театр Роберта Стуруа - Ольга Николаевна Мальцева

а объем, к этой сумме не сводимый»[369]. Театр Стуруа в этом смысле не исключение. Содержание его спектакля – не сумма содержаний, создаваемых на каждом из его уровней. Его можно мысленно представить как многоплановый или многослойный объем.

Заключение

Так, следует зафиксировать, что до сих пор широко распространенная точка зрения, сближающая искусство Стуруа с театром Брехта, неверна. Мы убедились, что аргументы, которые приводятся для ее подтверждения, несостоятельны, о чем свидетельствует уже само строение постановки режиссера, которая на разных своих уровнях создана с помощью ассоциативного монтажа: именно он скрепляет композицию, соединяя между собой эпизоды спектакля, их составляющие, и темы; с его помощью возникает целое образа, созданного актером. Иногда такой монтаж сопрягает игровые эпизоды и музыку. Очевидно, что такой тип связей заведомо противостоит жесткому принципу причины и следствия «брехтовской железной мысли», как в свое время точно назвал внутреннюю логику спектакля эпического театра В. Гаевский[370]. Театр поучения Брехта, с его нацеленностью на разъяснение всего и вся и на указание, что правильно и что неправильно[371], где игра актера должна стать «коллоквиумом (по поводу общественных условий) с публикой»[372], противостоит и театру Стуруа как празднику, и чистой сценической игре, в которой режиссер видит суть театра. Поэтому нет решительно никакой причины числить искусство грузинского режиссера по ведомству эпического театра. Продолжать придерживаться такой позиции, обусловленной конкретными историческими обстоятельствами, – значит следовать инерции ошибочного восприятия произведений Стуруа.

Указанная особенность строения его спектаклей характерна для произведений поэтического театра. Разделение театра на поэтический и прозаический имеет свою традицию. Как минимум, с того времени, когда П. П. Марков назвал В. Мейерхольда режиссером-поэтом[373]. Это не было комплиментом (до сих пор театр нередко именуют поэтическим, желая высказать высокое мнение о нем). Не была причиной такого определения и написанная в стихах драматургия, по которой поставлен спектакль (театр часто называют поэтическим именно потому, что литературная основа его спектаклей стихотворная). Марков назвал Мейерхольда режиссером-поэтом, имея в виду внутреннее строение его спектакля. Он указал, в частности, на ассоциативные связи, скрепляющие композиции его спектаклей, то есть тот тип связей, который преобладает в поэзии. Отсюда и определение театра как поэтического. Режиссер, писал Марков, «часто делит спектакли на отдельные эпизоды – в своей совокупности они должны развернуть тему спектакля. Очень редко эти эпизоды следуют строгому сюжетному развитию или последовательно проводят сценическую интригу. Гораздо чаще они построены по принципу ассоциации – смежности или противоположности. Если есть в театре режиссеры-повествователи или режиссеры-рационалисты, то с полным правом можно видеть в Мейерхольде режиссера-поэта»[374].

Напомним, что разделение на поэтическое и прозаическое в свое время применил В. Б. Шкловский к кино[375], а современная эстетика применяет это разделение ко всем видам искусства[376].

Что касается ассоциативного монтажа, то он в искусстве и, в частности, в театре применялся всегда. Ю. М. Барбой верно писал, что «поэтический и прозаический типы структуры просто есть, но из латентного состояния они выходят на поздних стадиях развития спектакля. Именно таких, как эпоха рождения (а по историческим меркам почти одновременно и расцвета) режиссерского театра»[377]. Можно согласиться с Т. И. Бачелис, что ассоциативный монтаж был введен Э. Г. Крэгом, который оказал влияние на Мейерхольда и его ученика – С. М. Эйзенштейна[378]. Эйзенштейн, по его собственному признанию, монтажу во многом научился у Мейерхольда, хотя до сих пор широко бытует мнение, что монтажные связи театр позаимствовал у кино. В нашем контексте нельзя не назвать и труды Эйзенштейна, посвященные основанному на ассоциациях строению художественного образа в разных видах искусства: живописи, музыке, литературе, театре и, конечно, в кино[379].

Создание художественного образа, построенного по преимуществу либо на причинно-следственном принципе, либо на ассоциациях, и, в частности, создание режиссером того или иного типа театра связано с присущим ему художническим мышлением[380]. Осознание органичного своей природе типа мышления не всегда происходит сразу, особенно это относится к режиссерам-поэтам, поскольку основой обучения в театральной школе является «система» К. С. Станиславского. Именно так случилось и с Р. Стуруа, больше десяти лет шедшему к своему спектаклю «Кавказский меловой круг», ставшему своего рода рубежом, с которого начался тот Стуруа, чьему творчеству посвящена эта книга. Не зря режиссера этого периода нередко называли «другим Стуруа», а сам он ранние постановки, в отличие от последующих, не раз называл созданными реалистическим методом. Иногда самоопределение режиссера относительно типа театра, соприродного его художническому мышлению, происходит практически сразу. Так было, например, с современниками Стуруа, режиссерами-поэтами Юрием Любимовым и Эймунтасом Някрошюсом. Анализируя спектакли Стуруа, мы прибегали к сравнению этих совершенно разных самобытных мастеров, указывая на черты сходства, которые обусловлены принадлежностью к театру одного типа, и приводили даже одни и те же претензии, предъявлявшиеся им в театрально-критической прессе.

Подчеркнем, что в театре поэтического типа, в частности в спектаклях этих трех режиссеров, в большей или меньшей степени акцентируется дистанция между актером и создаваемым им героем, возможны и прямые выходы актера из роли; в условиях такой модели игры персонаж является маской (а не характером).

Сравнивая режиссеров, не менее важно выявить и в чем их несхожесть. Существенные расхождения созданных этими художниками театральных миров заключаются уже в используемом ими литературном материале. Кроме названных различий в составе авторов произведений, существенны и расхождения в выборе рода литературного произведения. Любимовские спектакли поставлены по прозе, стихам и пьесам, причем многие постановки основаны на смешанном материале. Някрошюс в качестве литературной основы выбирал драматургические и прозаические произведения, кроме того, два спектакля поставил по поэмам. В свою очередь, Стуруа отдает предпочтение пьесам, хотя есть у него и несколько спектаклей по прозе. Различны темы спектаклей этих режиссеров. Характерное для всех рассмотрение общечеловеческого и вневременного прямо или опосредованно отражало и окружающую действительность, которая у них, как современников, была в чем-то схожей и в то же время у каждого своей в силу различий, связанных и с этнической, и с географической принадлежностями этих художников.

Любимова, при всем содержательном богатстве созданного им сценического мира, всегда тревожили отношения художника и общества и, шире, человека и общества. Существенно, что все без исключения постановки режиссера содержат мотив открытой театральной игры.

В спектаклях второго, блестящего периода творчества Любимова, который длился с начала XXI в. вплоть до 2011 г., когда режиссер вынужденно покинул созданный им театр, произошло расширение содержательной палитры, наряду с другими появились, в частности, такие темы, как свобода в социуме и творчестве; способность человека принимать жизнь в разных ее проявлениях; обыденность жизни – и человек, делающий мир совершеннее; гибельная абсурдность социального устройства –