Книга Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

России Х. Уильямсон: «Я, — указывал на свой выбор Уильямсон, — считал себя причастным к крестовому походу против коммунистов»[1082].

Интервенция привела к тотальной гражданской войне в России, она полностью разорила и радикализовала страну. Однако, из-за упорного сопротивления большевиков и под нажимом общественности своих стран, интервенты были вынуждены отказаться от своих планов[1083].

В поисках новых сил для продолжения интервенции Черчилль в 1919 г. обращал свои взоры на побежденного врага: «теперь для Германии открыта исключительная возможность. Гордый и достойный народ сможет таким образом избежать всякого унижения от постигшего его военного разгрома. Почти незаметно он перейдет от жестокой борьбы к естественному сотрудничеству со всеми нами. Без Германии в Европе ничего нельзя сделать, а с ее помощью все окажется легким… Германию нужно пригласить помочь нам в освобождении России»[1084]. В письме Ллойд Джорджу Черчилль повторял: «Следует накормить Германию и заставить ее бороться против большевизма». Дочери Асквита Черчилль, говорил, что его политика заключается в том, чтобы: «Убивать большевиков и лобызаться с гуннами»[1085].

С новой силой эти настроения вспыхнут с началом Великой Депрессии, которая знаменовала собой наступление очередной волны кризиса Капитализма XIX в., и которая вновь, как и накануне Первой мировой войны, привела радикализации внутренних социальных противоречий. Само существование Советской России в этих условиях становилось революционизирующим фактором. В Европе, отмечал этот факт Дж. Оруэлл, «в последние годы в силу порожденных войной социальных трений, недовольства наглядной неэффективностью капитализма старого образца и восхищения Советской Россией общественное мнение значительно качнулось влево»[1086].

«То, к чему мы идем сейчас, — предупреждал Дж. Оруэлл в 1940 г. — имеет более всего сходства с испанской инквизицией; может, будет и еще хуже — ведь в нашем мире плюс ко всему есть радио, есть тайная полиция. Шанс избежать такого будущего ничтожен, если мы не восстановим доверие к идеалу человеческого братства, значимому и без размышлений о «грядущей жизни». Эти размышления и побуждают… настоятеля Кентерберийского собора, всерьез верить, будто Советская Россия явила образец истинного христианства»[1087].

«Едва ли стоит напоминать, — писал Оруэлл, — что среди интеллигенции сегодня основной формой национализма является коммунизм — если употреблять это слово в очень широком смысле, включая сюда не просто членов коммунистической партии, но и «попутчиков», и вообще русофилов. Коммунистом… я буду называть того, кто смотрит на СССР как на свою отчизну, кто считает своим долгом оправдывать политику русских и любой ценой служить русским интересам»[1088].

Среди этой интеллигенции был и лауреат нобелевской премии по литературе Б. Шоу, который утверждал, что «если эксперимент, который предпринял Ленин в области общественного устройства, не удастся, тогда цивилизация потерпит крах, как потерпели крах многие цивилизации предшествовавшие нашей…»[1089]. И лауреат нобелевской премии по экономике Дж. Кейнс: «В сердцевине Русского Коммунизма таится нечто, в определенной степени касающееся всего человечества»[1090].

И публицист М. Фоллик: «Два великих первооткрывателя мировых реформ… два человека Ленин и Вильсон шли впереди, чтобы установить новые моральные нормы, с холодным суждением людей призванных выполнить долг, к которому они были призваны»[1091]. Р. Роллан в 1933 г. закончил роман «Очарованная душа», в котором «говорит о социализме как средстве освобождения духа. Капитализм такого освобождения обеспечить не может, так, может быть, социализм? Ведь социализм в Европе будет не совсем таким, как в СССР. Привить Европе советскую культуру без коммунистической диктатуры, восточные духовные поиски без азиатской отсталости — это ли не путь к новому обществу свободного духа?»[1092]

«Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Задача России в том, чтобы вернуть душу человеку, — пояснял в 1939 г. немецкий философ В. Шубарт, — Именно Россия обладает теми силами, которые Европа утратила или разрушила в себе…, только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род… Быть может, это и слишком смело, но это надо сказать со всей определенностью: Россия — единственная страна, которая способна спасти Европу и спасет ее, поскольку во всей совокупности жизненно важных вопросов придерживается установки, противоположной той, которую занимают европейские народы. Как раз из глубины своих беспримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли. Русский обладает для этого теми душевными предпосылками, которых сегодня нет ни у кого из европейских народов»[1093].

Но «никогда прежде, даже во времена римских цезарей, не была Европа столь далека от понимания Востока и его души в прометеевскую эпоху, — отмечал Шубарт, — Противоречие между Востоком и Западом достигло высшей точки своего напряжения…»[1094]. Внешним проявлением выражения этого противоречия на Западе стал фашизм. Фашизм, приходил к выводу Черчилль, «это тень или уродливое дитя коммунизма»[1095]. «Без большевизма его никогда бы не было, — подтверждал Шубарт, — Именно большевизм вызвал его, как акт самозащиты. Фашизм — детище большевизма, его внебрачный ребенок…»[1096].

Именно «страх перед (красной) Москвой…, — приходил к выводу О. Ференбах, — гнал очень многих в ряды нацистов»[1097]. И не только в Германии, — отмечал секретарь Исполкома Коминтерна Д. Мануильский: «во всех капиталистических странах… буржуазная демократия сращивается с фашизмом»[1098]. «В Соединенных Штатах капиталисты толкают страну в сторону фашизма, их поддерживают капиталисты в Англии, — подтверждал американский посол в Германии Додд, — Почти все наши дипломатические работники здесь проявляют подобную склонность. Открыто враждебные нацистскому режиму три года назад, они теперь почти поддерживают его»[1099].

Указывая на людей, которые из страха «поддерживают фашизм или оказали ему свои услуги», Оруэлл поражался, как они несхожи: «Что за конгломерат! Назовите мне иную политическую платформу, которая сплотила бы таких приверженцев, как Гитлер, Петен, М. Норман, Павелич, У. Херст, Стрейчер, Бухман, Э. Паунд, Х. Марч, Кокто, Тиссен, отец Кафлин, муфтий Иерусалимский, А. Ланн, Антонеску, Шпенглер… побудив их всех сесть в одну лодку! Но на самом деле это несложно объяснить. Все они из тех, кому есть что терять, или мечтатели об иерархическом обществе, которые страшатся самой мысли о мире, где люди станут свободны и равны. За всем крикливым пустословием насчет «безбожной» России и вульгарного «материализма», отличающего пролетариат, скрывается очень простое желание людей с деньгами и привилегиями удержать им принадлежащее»[1100].

«Противоречия и ненависть были так глубоки, — отмечал корреспондент «Рейтер» Г. Уотерфилд, — что даже в последние дни независимости Франции… раздавались голоса: «Лучше Гитлер, чем Блюм»[1101]. Действительно, подтверждал в 1940 г. французский журналист Симон, «с первых дней власти Гитлера «200 семейств» (Франции)