Книга На двух планетах - Курт Лассвиц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все вышли из здания и направились к самодвижущемуся марсианскому экипажу. Исма молча сидела рядом с Эллем. Она видела, что его мысли заняты не ею. Ей не хотелось спрашивать его, о чем он думает. Так они не сказали ни слова, пока не достигли дома, где жил Илль.
Ла сидела за работой. На полочке над пишущей машинкой стояла одна из немецких книг, привезенных Эллем. Это была сокращенная "всемирная история" самое краткое, что существовало по истории европейских стран. Ла по поручению Илля переводила книжку на марсианский язык. Работа шла у нее совершенно механически, подобно вязанию чулок у престарелой больной дамы, и не мешала ей оживленно беседовать с Эллем, который пришел ее навестить.
– Нет, – сказала она, – этому нельзя поверить! Это слишком смешно. Ах, эти баты!
– На самом деле, это скорее печально, чем смешно, – возразил Элль. Дело ведь далеко не всегда кончается пустым выстрелом. Довольно часто бывают тяжелые ранения и даже смертные случаи.
– Это отвратительно. Но, я полагаю, разум и закон должны бы запретить поединки. Каким образом это у вас еще возможно?
Это и происходит по неразумию. Есть люди, которые думают, что разум и закон хороши для народа лишь тогда, когда пределы и того, и другого охраняются группами избранных людей. Эта же избранная группа может нарушать закон во имя самого высшего блага для человечества – разума и свободы. Во имя этого же они считают возможным оставаться рабами отживших форм. Они думают, что противоречия в нравах только укрепляют господство разума в общем.
– Какие благородные души! Это принесение себя самого в жертву культуре. Для человеческой мысли характерно способствовать развитию культуры путем некультурности собственной жизни. Это было бы глупо, если бы не было, к сожалению, так безнравственно; слишком уж очевидна эгоистическая цель.
– Конечно. Но они и не скрывают ее: они смотрят на себя, как на совершенно особую касту.
– Я себе представляю, как тяжело было вам жить в таком обществе.
– Да мне и действительно было не легко. Для них честь человека состоит в том, что о нем говорят другие. Они думают, что она может быть уничтожена оскорблением и вновь восстановлена грубой силой. Как будто бы не самым большим самоуничтожением является подчинение своего собственного разума чужому мнению. И так как я должен был жить среди них, то моя внутренняя, подлинная жизнь была ложью в их смысле, отступлением от их условной морали. Но хуже и тяжелее всего сознание того, что миллионы людей из-за своего неразумия, из-за недостаточного развития своего мозга остаются слабыми, беспомощными, недовольными и несправедливыми. Сами же они по существу не злы. Они стремятся к добру, стремятся к свободе. Они обладают живым и теплым чувством. В этом они подобны нам. Идея добра, к которой мы пришли путем умозрения, имеет для них такое же значение, как и для нас, и постольку они наши братья. Развившиеся в человечестве религии несут в себе глубочайшую истину и силу, получаемые в откровениях. Они поднялись над индивидуальной жизнью, ограниченной пространством и временем, над тем содержанием нашего бытия, которое мы называем природой, и дошли до идеи разума, бытие которого свободно и находится вне пространства и вне времени.
– Но меня поражает человеческая неспособность воплотить эти идеи в жизнь. В одном случае это – слабость характера, в другом – сила эгоистического чувства. А отсюда – и их неумелость в неизбежной борьбе с бытием, то – что они ведут ее таким жалким образом.
– Я вполне согласен, что именно эти недостатки человечества и являются причиной низкого его уровня. Они делают отдельную личность неспособной наслаждаться счастливым сознанием своей внутренней свободы. Однако, вопрос можно рассматривать глубже. Человеческие поступки определяются теми именно представлениями, которые сопряжены с наибольшею чувственной ценностью. И правильное отношение к этой чувственной ценности есть задача воспитания. Поэтому слабость воли есть на самом деле только ложное ее направление. Когда меня настолько обуревает гнев, что я наношу вред своему противнику, то факт моей ошибки основан на том, что я не имел времени для размышления. Почему нумэ гораздо кротче людей? Потому что они быстрее думают. Аффект мгновенно охватывает сознание человека, он не в состоянии охватить сразу все те мысли, которые могли бы направить его поступки: ему для этого нужно слишком много времени, а потом бывает уже поздно. Нумэ испытывает возбуждение нисколько не слабее человека – он даже во много раз тоньше его в этом смысле, но его мозг устроен так, что он моментально охватывает всю совокупность обстоятельств своим сознанием, и это определяет его действия. Это – то, что называется рассудительностью. Люди правильно считают, что греки достигли высшей добродетели, но только они не знают теперь, как те сумели ее достичь. Дайте нам искоренить их заблуждения, и мы улучшим человеческий род.
– Но страстей-то вы не выбросите?
– Ну, об этом я, разумеется, не думаю. В них ведь и заключается ценность жизни. Только характер их влияния можем мы и должны регулировать рассудком. Слабости нумэ – и этого вы не сможете отрицать – покоятся на том же самом основании, как и слабости людей. Они связаны с самой чувственной жизнью. Сильные чувства представляют собою резервуары для мозговой энергии, через которые эта последняя сообщается с жизнью. Бывает и так, что разряжение мозговой энергии происходит только при вспышке сильного чувства. Дело обстоит приблизительно так же, как с одним явлением природы у нас на Земле: горы собирают над собою в скоплениях облаков воды, и оттуда эта водяная масса распространяет свою благодатную силу. Так распространяется и жизненная энергия. Разница между способами ее распространения – есть разница между варварством и культурой. Стремительный ручей разрушает и размывает без всякой пользы. Если же упорядочим его работу турбинами и другими приспособлениями, мы будем делать уже культурное дело. Люди еще дети…
– Да, они еще дети – я в этом уже убедилась. Но, Элль, вы должны лучше знать их. Думаете ли вы, что все может обойтись без применения силы?
– Я надеюсь на это. Если же – нет, мы должны ее направить…
– О, Элль, вы говорите, как человек, и – этим я больше всего озабочена – вы, люди, заставите нас забыть, что применение силы есть несчастие, недостойное…
Прозвонил телефон.
– Дома Ла? – спросил голос Зальтнера.
– Да, да, – крикнула Ла. – Идите сюда, Заль! Вы не показывались сегодня целый день.
– Я сейчас иду.
Через минуту вошел Зальтнер. Выражение его лица было немного разочарованное, когда он застал Ла в оживленном разговоре с Эллем. Сейчас же после приветствия он достал номер газеты.
– Вот, – сказал он, – прочтите, пожалуйста. Раз нумэ оказываются такими, не знаешь, право, смеяться или сердиться. Для разнообразия попробую я рассердиться. Тут…
– Ах, Заль, Заль! – воскликнула, смеясь, Ла, – сядьте-ка вы спокойно сперва, а потом уж посмотрим, в чем дело. Она притянула его за руку и усадила рядом с собой.
