Книга Богатство - Валентин Пикуль

На берегу стояли люди с охотским исправником.

— Откуда вы? — спросил он Соломина.

— Из Петропавловска.

— Мать честная! А пароход-то чей же?

— Американский.

В толпе заговорили с осуждением:

— Вот негодяи, что с пассажирами выделывать стали! Небось деньги-то за билет взяли, а потом крутись как знаешь…

Одна из женщин сняла с себя старомодный шушун, какие носили в прошлом столетье, и укрыла им плечи Соломина.

— Простынешь, миленько-ой, — пропела она.

Исправник сказал, что его жена готовит обед.

— Прошу, пане, до нашего вельможного корыту…

Звали его Рокосовским, он был сыном поляка, сосланного в Сибирь за участие в восстании 1863 года. А жена у него была якутка — баба востроглазая и расторопная. Глядя, как она таскает горшки из печки, Соломин сказал:

— Мне надо срочно в Якутск.

— Упаси вас матка боска, — ответил исправник. — Сейчас на Якутском тракте костей не соберете. Лучше дождитесь зимы, вот ударят морозы — поскачете в саночках.

— Нет, — решил Соломин, — у меня очень важные дела. Я должен скорее добраться до города с телеграфом. Если завтра тронусь в путь, то когда я смогу быть в Якутске?

— К ноябрю доскачете.

— А когда же буду в Иркутске? — Ну, там уж Лена встанет, а ямщики лихие… .

Андрей Петрович закусил губу, чтобы не расплакаться.

— Что с вами, сударь вы мой?

— Жалко мне… Камчатку! Погубят ее, стервецы…

Оставив Соломина соревноваться со стихией бара, Губницкий велел капитану разворачивать «Минеоллу» в глубь Охотского моря — там прожекторным лучом их осветил английский крейсер «Эльджерейн», знавший, что сейчас произойдет.

— Теперь я спокоен, — перекрестился Губницкий. Команда не спала, выжидая удара под ржавое днище. Матросы с этого дела будут иметь хороший ревматизм на старости, а денежки достанутся за это купание не им.

Охотское море гневно стучало в борта «Минеоллы». Внутри корабельных отсеков давно появилась «слеза» — предвестник обильной течи. В узких льялах парохода, где уже свободно плескалась вода, на ребрах шпангоутов сидели старые рыжие крысы с длинными хвостами и тоже ждали, чем это все кончится. Если бы крысы могли думать, они бы сейчас, наверное, думали: «Какая страна нас примет? Под каким флагом мы будем прогрызать ходы в корабельные провизионки?»

«Минеолла» старательно утюжила море в поисках не обозначенного на картах рифа. И все это время британский «Эльджерейн», словно зловещий призрак, сопровождал коптящую гробовину, иногда ослепляя ее вспышкой прожектора… Кажется, англичанам надоело мотаться за «Минеоллой» в ожидании ее гибели, просвещенные мореплаватели решили ускорить события. А так как штурманские карты у англичан всегда были точнее американских, то «Эльджерейн» проблесками прожектора показал американцам нужное для получения страховки направление.

— Клади на румб триста двенадцать.

— Слушаюсь, сэр!

Капитан «Минеоллы» велел увеличить скорость. Под водою их ожидал острый клык из гранита. Металл борта разъехался, будто негодная промокашка.

— Тонем! — заорали на палубе матросы.

— Благодарю тя, господи, — обрадовался Губницкий.

Сейчас каждая тонна воды, врывающейся в пробоину, приносила ему десятки тысяч долларов чистого дохода. Губницкий перепрыгнул на палубу англичан, даже не замочив ног (вместе с ним успели спастись и крысы). Правда, матросам пришлось немного освежиться водою, но жертв, слава богу, не оказалось. Команда «Минеоллы» сразу же разбрелась по закоулкам крейсера, и, выбрав места потеплее, матросы завалились спать…

На месте гибели «Минеоллы» бурно лопались громадные «подушки» воздушных пузырей, которые давлением океана выжимало из затхлых отсеков. Клопы и тараканы приняли мученическую кончину в бездне. «Эльджерейн» поспешил в Японию, оттуда Губницкий — через Сингапур — телеграфировал в Петербург, что, к его великому прискорбию, весь пушной ясак Камчатки пропал на транспорте «Минеолла», погибшем на рифе, который не был обозначен на картах.

На самом же деле в трюмах «Минеоллы» не было ни одной шерстинки (если не считать крысиной). Весь камчатский ясак — целое миллионное состояние! — Губницкий заранее переправил на Командоры, откуда барон Бриттен на «Редондо» перевез его в Америку, где вскоре открылся меховой аукцион…

Что добавить к людским делам, господи? Губницкий снова появился на Камчатке, дабы обеспечить приход японских крейсеров. С их помощью он надеялся увеличить свою прибыль. РОКОВОЙ МУЖЧИНА Снова засев в канцелярии, Губницкий, не слишком-то доверявший Неякину, проверил, на месте ли казенные деньги.

— Вы вот уехали, — обиделся на него чиновник, — все двери позакрывали, будто мы воры какие, а я душою изнылся. На меня тут в прошлую зиму урядник Мишка Сотенный протоколец вреднущий сварганил… Где он?

— О чем протокол?

— Будто я покойного купца Русакова обокрал…

Губницкий с брезгливостью, какую испытывает крупный бизнесмен к карманному воришке, вручил ему судебное дело:

— Уголовщина… И не стыдно тебе?

Неякин с большой радостью сунул протокол в печку, даже кочергой помешал, чтобы жарче горело.

— Даже дышать легче стало, — засмеялся он… Губницкий глянул в ящик стола, где им были спрятаны показания траппера Исполатова. Он спросил Неякина:

— Исполатов! Не тот ли, что заодно с урядником Сотенным устроил взбучку японцам у деревни Явино?

— Это он, демон! Встретишь такого, так взмолишься, чтобы деток не сделал сиротами… Барона-то нашего он из окна выставил. Ямагато обритый ходит — тоже от его насилия.

Губницкий, посвистев, сказал:

— Очень хорошо. Пусть он только мне попадется!

— Да ничего вы ему не сделаете.

— А я и делать не буду. Я этого бандита отдам Ямагато, и пусть он драконит его как душе угодно…

Мишка Сотенный был сейчас недосягаем, а Исполатов стал для Губницкого вроде взятки, которую он собирался дать японцам, чтобы самураи не забыли рассчитаться с ним суммою в полмиллиона йен…

Исполатов вскоре должен был появиться!

Прокаженный огородник Матвей умудрился в это лето выходить такую клубнику, что две ягоды заполняли стакан. В лепрозории дружно солили на зиму огурцы, квасили капусту, редька была очень вкусной… Угощая Исполатова, огородник сказал:

— Так, Сашка, жить не гоже. Ты бы хоть в церкву сводил Наташку, да пусть вас повенчают.

— Кто ж ее в церковь-то пустит? Нет уж, — отвечал траппер, — будем жить пока так… не венчаны.

Исполатов собрался в город, чтобы навестить Соломина. Наталья слишком обостренно переживала его отъезд: