Книга Избранные речи - Демосфен

(Псефисмы303)

(223) Эти псефисмы, граждане афинские, сходятся слог в слог и слово в слово с теми, которые прежде вносил Аристоник304, а теперь вот этот Ктесифонт. И против них Эсхин ни сам не возбуждал обвинения, ни другого не поддерживал, кто выступал в качестве обвинителя. А между тем, уж если справедливо он обвиняет меня сейчас, тем более естественно было обвинять тогда Демомела305, внесшего это предложение, и Гиперида, чем теперь вот его. (224) Почему? Да потому, что Ктесифонт вправе сослаться на их пример и на решения судов, и на то, что Эсхин и сам не обвинял их, хотя они тогда внесли такое же точно предложение, как тогда Ктесифонт, и на то, что законы не позволяют вторично обвинять по делам, о которых уже состоялось судебное решение, и еще на многое другое. Между тем тогда дело разбиралось бы само по себе, пока еще у вас не было на этот счет принятого решения. (225) Но тогда, я полагаю, невозможно было делать того, что сейчас, – вот так, выбрав какие-нибудь данные из прошлых времен и из многих псефисм, основывать на этом свои клеветы, между тем как тогда никто не предвидел и даже не представлял себе, чтобы сегодня могли пойти разговоры о тогдашних делах, тогда невозможно было также, переставив нарочно время событий и выдав свои вымыслы за подлинную действительность, производить такой речью впечатление чего-то дельного. (226) Да, тогда это было невозможно; но тогда все речи об этих делах основывались бы на действительности, так как велись бы сейчас же вслед за событиями, когда эти события были еще свежи у вас в памяти и вы чуть ли не держали каждое из них в руках306. Вот почему он, уклонившись от выяснения дела прямо после событий, пришел сюда теперь, воображая, – как мне по крайней мере кажется, – что вы здесь собираетесь устроить состязание ораторов, а не проверку политической деятельности, и что здесь будет суд о речах, а не о пользе государства.

(227) Затем он еще прибегает к разным хитросплетениям и заявляет, что вам следует забыть то мнение о нас, с которым вы пришли сюда из дому, но что, как при проверке отчета у человека307, вы, хоть и предполагаете за ним задолженность, все-таки должны бываете согласиться, если подсчеты вас разубеждают и все сходится без остатка, вот так и теперь вам следует присоединиться к тому, что выяснится при подведении итога. Так поглядите же, как негодно бывает и должно быть по самой природе своей все то, что сделано не по справедливости. (228) Ведь сам по себе этот хитроумный пример является с его стороны признанием, что сейчас, по крайней мере, относительно нас существует определенное мнение, что я говорю ради блага родины, а он на благо Филиппа. И в самом деле, он не пытался бы вас переубеждать, если бы не таково было ваше мнение о каждом из нас. (229) К тому же всю несправедливость таких его речей, когда он настаивает, чтобы вы изменили это мнение, я докажу вам без труда, причем не стану прибегать к выкладкам на счетных камнях308 (таким способом не учитываются политические действия), буду напоминать вам вкратце о каждом из них, обращаясь к вам, своим слушателям, одновременно и как к логистам309, и как к свидетелям. Да, моя политическая деятельность, против которой он ведет обвинение, достигла того, что фиванцы не только не вторглись в нашу страну вместе с Филиппом, чего все ожидали, а, наоборот, вместе с нами выступили в поход и преграждали ему путь; (230) что война разразилась не в Аттике, а в 700 стадиях от города в пределах беотийцев310; что не только разбойники311 из Эвбеи не грабили и не разоряли нас, а, наоборот, в течение всей войны Аттика была в безопасности со стороны моря; что Филиппу не только не удалось овладеть Византией и благодаря этому держать в своих руках Геллеспонт, а, наоборот, византийцы стали в союзе с нами воевать против него. (231) Что́ же, – как тебе кажется, – похож ли этот расчет действий на расчет с камнями? Или, по-твоему, лучше все это погасить одно другим и вовсе не думать о том, чтобы это оставалось памятным на все времена? И я уже не прибавляю, что жестокость, которую можно увидеть во всех случаях, когда только Филиппу удавалось овладеть какими-нибудь местами, пришлось испытать другим, плодами же благородства, в которое он притворно рядился, стараясь подчинить себе все остальное, вы успели уже, к счастью, воспользоваться312. Но об этом я не стану говорить.

(232) Далее, скажу прямо, что, кто хочет добросовестно проверять деятельность политического оратора, а не клеветать, как сикофант, тот не стал бы обвинять в таких делах, о которых говорил сейчас ты, не стал бы придумывать сравнения или подражать моим словам и телодвижениям313 (да, конечно, совершенно иначе – разве ты не видишь? – пошли дела греков от того, что я сказал это слово, а не то, сюда протянул руку, а не туда!), (233) но он стал бы на основании самих дел судить о том, какие средства и какие силы были у нашего государства в то время, когда я начинал свою политическую деятельность, какие после этого собрал ему я, ставши сам у дел, и в каком состоянии были дела противников. Затем уж, если бы я ослабил наши силы, он вину за это возлагал бы на меня; если же я значительно приумножил их, он не стал бы клеветать, как сикофант. Но раз ты уклонился от этого пути, я сам это сделаю. А вы судите, справедливо ли я поведу свою речь.

(234) Так вот, что касается сил нашего государства, то их составляли жители островов314 – не всех, а наиболее слабых, так как ни Хиос, ни Родос, ни Керкира не были с нами; денежное обложение у нас доходило до 45 талантов315, да и оно было уже собрано вперед; гоплитов же и всадников не было, кроме своих собственных, ни одного. Но страшнее всего для нас и наиболее на руку врагам было то, что эти люди316 внушили всем окрестным жителям скорее враждебные, чем дружественные чувства к нам – именно, мегарцам, фиванцам, эвбейцам.

(235) В таком положении были дела нашего государства, и никто не мог бы ничего возразить против этого. А посмотрите, как было у Филиппа, с которым у нас шла борьба317. Во-первых, он распоряжался своими подчиненными сам полновластно, а это в делах войны – самое важное из всего. Затем, его люди никогда не выпускали из рук оружия. Далее, денежные средства у него были в избытке, и делал он то, что сам находил нужным, причем не объявлял об этом наперед в псефисмах и не обсуждал открыто на совещаниях, не привлекался к суду сикофантами, не судился по обвинению в противозаконии, никому не должен был давать отчета, – словом, был сам над всем господином, вождем и хозяином. (236) Ну, а я, поставленный один на один против него (справедливо разобрать и это), над чем имел власть? – Ни над чем! Ведь прежде всего, само это право выступать с речами перед народом, единственное, что было в моем распоряжении, вы мне предоставляли в такой же степени, как и людям, состоявшим на жалованье у него, и в чем им удавалось одержать верх надо мной (а такие случаи бывали часто и по любому поводу), это самое вы и постановляли на пользу своим врагам перед тем, как разойтись из Собрания. (237) Но все-таки, несмотря на такие невыгоды в нашем положении, я привлек к союзу с вами эвбейцев, ахейцев, коринфян, фиванцев, мегарцев, левкадян, керкирцев318, – у них у всех удалось набрать в общем пятнадцать тысяч наемников и две тысячи всадников, помимо гражданских сил; денег я постарался собрать насколько мог больше319. (238) Если же ты, Эсхин, говоришь о справедливости в отношениях с фиванцами, византийцами или эвбейцами, или сейчас вот занимаешься разговорами о равенстве320, то, во-первых, ты не знаешь, что и прежде из тех триер, сражавшихся на стороне греков, из общего числа трехсот двести выставило наше государство321 и что оно, как всем было очевидно, не находило в этом для себя умаления, не привлекало к суду людей, давших такой совет, не выражало своего неудовольствия (это было бы стыдно!), но было благодарно богам, коль скоро при общей опасности, обступившей греков, оно могло выставить на общее спасение вдвое больше сил, чем все остальные. (239) Во-вторых, впустую ты стараешься выслужиться перед ними322, клевеща на меня, как сикофант. Зачем же ты говоришь сейчас о том, что следовало бы сделать, а сам тогда не вносил об этом письменных продолжений, хоть находился в городе и лично присутствовал в собрании, и раз по-твоему это было возможно при тех условиях, когда нам приходилось принимать не то, чего мы хотели, а то, что позволяли обстоятельства? Это – потому, что был налицо покупатель, переманивший от нас людей и готовый не только сейчас же принять к себе всех, кого гнали от себя мы, но еще и давать им плату.