Книга Три тысячелетия секретных служб мира. Заказчики и исполнители тайных миссий и операций - Ричард Роуэн

Такой распространенный, наглый и непрекращающийся шпионаж провоцировал усиление контрразведки. Во Франции после 1800 года французские противники корсиканца были настолько многочисленными и разномастными, настолько мстительными и зачастую бесстыдными, что внешние секретные агенты никогда не нанимались иностранными державами для поиска сведений о правительстве Наполеона или вооруженных сил. Британские, австрийские и русские представители, затаившиеся на нейтральной почве, щедро тратились на шпионов и авантюристов любого толка, которые пронизывали Францию словно решето своими «конфиденциальными» поездками и, казалось, двигались в правильном шествии, вроде тайного римского празднества, с куда большей театральностью, чем свободой действий. Роялистские агенты даже осмеливались временами надевать сюртук с бросающимся в глаза V-образным вырезом на лацкане в качестве символа, по которому они могли бы опознать друг друга и провозгласить свою преданность на публике. Но если большинство из засекреченных зачинщиков оставались такими же безобидными, как и их манерность, которая сейчас выглядит абсурдной, то блестяще разработанная контрразведка Реаля и Демаре обескровила их вены и притупила их клыки.

В тщательно разработанном проекте, с помощью которого они первоначально надеялись переманить некоторых роялистских агентов, Реаль и Демаре рисковали почти до абсурдной крайности, поскольку выжидали, что их ловушка принесет не меньшую добычу, чем претендент Бурбонов. Это вылилось в еще один ловкий ход контрразведки. Погруженным в это время в имперскую антисанитарную службу — политическую полицию — оказался всеми забытый Шарль-Фредерик Перле. После обоснования в Париже в качестве успешного печатника и книжного издателя в период революции, он был разорен и выслан из-за неизлечимой тоски по Бурбонам, и после возвращения из Кайена и полного разорения нашел свою семью в столь плачевном состоянии, что был вынужден согласиться на любую работу, которую он мог получить, таким образом неминуемо попав на орбиту Демаре в качестве его орудия. Истинному роялисту, так жестоко пострадавшему за свои симпатии, Перле не составляло особого труда войти в переписку с людьми, посвятившими себя делу Бурбонов в других странах. И эта легкость в установлении контактов вдохновила Демаре и Реаля на создание того, что назидательный полицейский Паскье в своей знаменитой книге «Секретный комитет» назвал «деморализующей мистификацией».

V-образный вырез на лацкане сюртука, знак, по которому французские роялистские агенты опознавали друг друга, 1795–1804 гг.

Перле было поручено сообщить его корреспондентам в Берлине, что он связался с несколькими влиятельными людьми, якобы лояльными к Наполеону, но лично противодействующими его системе и государственной политике. Эти имперские магнаты и высшие военные чины были представлены членами сформированного комитета, включавшего крайне опасный личный риск и замышлявшего заговор по свержению императора при первом же благоприятном кризисе. Искусным пером Перле было заявлено, что члены комитета предпочитают Бурбонов Бонапарту, что они готовы объединить свои силы для фракции, жаждущей возвращения принца, именуемого Людовиком XVIII, чья приспособленность к изгнанию и покорность неопределенности, — как и его менее широко известный подвиг в поедании восемнадцати бараньих котлет за обедом, — видимо, делали его идеальным постимперским кандидатом. А поскольку этот комитет Демаре являлся полностью фиктивным — о чем было доложено Фошу и упомянуто саркастически в ежедневном полицейском бюллетене для прочтения Наполеону, — его автору предоставлялась свобода распространять свою успешную вербовку до любых избранных им пределов. Перле переправлял за границу новости в своих письмах — которые диктовал Демаре, — и вскоре усталые глаза роялистов запылали при чтении намеков на весь кабинет министров, маршалов, генералов и других столпов победы корсиканца, которые без подкупа или обещаний превращались в искусных приверженцев законности.

Существовали, разумеется, и настоящие комитеты, имеющие весомость и значимость. Один из них, созданный бароном Гайдом де Невиллем и полицейским Дюпероном, странным образом назывался «Английским комитетом», возможно, потому, что ни один англичанин не обращал на него внимания. Члены комитета имели собственное секретное издательство с еще одним нелепым названием — L'Invisible[6], а также исполнительного секретаря Аббата Годарда, который оказался настолько безразличным к осторожности, что распространял «L'Invisible» и «памфлеты с роялистской пропагандой прилюдно на улицах». Другой комитет носил более уместное название — Королевский совет, будучи созданным Людовиком XVIII и состоявшим из действительно выдающихся личностей, которые переписывались только с ним.

Демаре, несомненно, держал в голове эти и похожие роялистские агентства в качестве действующих моделей своего легендарного Секретного комитета. Но он также мог опираться на монархическое заблуждение, — мои люди, мои преданные подданные, — чтобы сделать совершенно правдоподобной эту сомнительную внезапную антипатию к Наполеону со стороны его ближайших помощников. А разве ловкие посланники Бурбонов, неоднократно приближавшиеся к Жозефине, не полагались на нее, как на «роялистку», дабы строить заговоры против ее настоящего мужа, тирана Бонапарта, потому что ее первый муж был виконтом? Еще более ироничный пример подобного рода относится к маршалу Бертье. Будучи рожденным в Версале — его мать была дворцовой фрейлиной, — он в юности находился на службе у Людовика XVI, для которого составлял карты той местности, где король охотился. И ни у одного из Бурбонов «не возникало сомнений относительно сожалений, которые такое блестящее прошлое могло пробудить в сердце» человека, которого Наполеон назначил военным министром. Лагерь роялистов не смог скрыть удивления, когда Бертье, при обращении посредника-аристократа, вежливо отклонил предложение покинуть Бонапарта и вернуться к составлению карт.

Реаль и Демаре поначалу явно не имели более высокой цели, кроме как заманить обратно в Париж Фош-Бореля. Этот пылкий предвестник исторических бедствий, — который был арестован и заключен в тюрьму, — разработал хитроумный побег, но был снова схвачен и возвращен в Тампль. Будучи переправленным в тюрьму La Force, «печально известную вонючую канализацию», книжный торговец испытал глубокое унижение. В течение трех дней он жил среди самых отъявленных преступников, затем выторговал себе свободу, заверив Демаре, что станет бесценным сотрудником секретной службы. Высланный в Германию, но обязавшийся держать связь с французской полицией, пока ведет добровольно предложенную им шпионскую деятельность, Фош-Борель с успехом заблаговременно переслал в Париж крайне важный документ: пламенную листовку от претендента Бурбонов, так все добропорядочные бонапартисты именовали будущего Людовика XVIII, в которой он резко критиковал Наполеона и выступал против его дерзкого стремления занять французский трон. Фош-Борель открыто признал, что приобрел свою копию с оригинала. Но пока подлинное министерство Фоша поспешно знакомилось с подрывной роялистской декларацией, книжный торговец также напечатал для себя 10 тысяч копий и принялся пересылать их во Францию всеми доступными ему секретными способами.