Книга Священная ложь - Стефани Оукс

Кто-то из малышей захныкал, что ему холодно. Вода стекала у меня по прямым, будто провода, волосам и капала на землю. Раз за разом Пророк повторял свою мантру. Каждую минуту я почти теряла сознание, но от очередной порции ледяной воды мигом приходила в себя.

Наконец все прекратилось. Сквозь скрип веревки раздалось шлепанье ног – обитатели Общины спешили по домам. Пророк ушел. Вода подо мной смерзлась в ледяную глыбу. Волосы тоже.

И тогда я поняла, что меня решили здесь оставить.

Чтобы я замерзла насмерть.

Свою участь я приняла не задумываясь. Расслабилась, стараясь не замечать жжения в ногах и жара, от которого полыхали щеки. Все это уже не имело значения. Джуд умер. Ничего не осталось. Никакого будущего. Хотелось только одного – спать. Просто спать.

И вдруг в голове метеоритом вспыхнула мысль про Констанс – несчастная заперта в комнате невест, горит от лихорадки и задыхается под грузом вранья, которым ее пичкали с той самой секунды, как мать выпихнула дитя из утробы. Я обязана во что бы то ни стало ее беречь. Однако сестру не спасти, пока Пророк рядом. Я умру, а он на ней женится, и Община будет существовать еще долгие годы, затерянная глубоко в лесу и живущая по законам его извращенной, больной логики.

Я знала, что мне предстоит выбор. Тихонько исчезнуть – или оживить каждую заснувшую клеточку тела и рискнуть выбраться из этой западни.

Я принялась раскачиваться. Больше затем, чтобы посмотреть, получится ли. Дергалась взад-вперед, а замерзшие волосы звенели сосульками. Вскоре я закачалась быстрее и смогла согнуться пополам. Хотела обхватить ноги руками, но не вышло – культи соскользнули, и я упала. Веревка рывком затянулась вокруг лодыжек. Дерево громко застонало, и я затаила дыхание: вдруг кто-нибудь услышит и выглянет посмотреть? Однако никто не появился, и я снова согнулась, на сей раз сумев обхватить себя за ноги.

Конец веревки был продет в петлю. Если удастся протащить его, петля ослабнет. Я согнула ноги, обхватила их локтями и как можно сильнее вывернула спину. Потянулась зубами к веревке и в невероятном усилии вцепилась в петлю. Та замерзла. Когда зубы заломило, а тело, казалось, вот-вот переломится пополам, словно заледеневшая травинка, веревка вдруг ослабла, и я мешком рухнула на землю.

Схватившись за живот, выдохнула, обдавая дыханием лед и замерзшую грязь. Нижняя губа при падении лопнула, во рту появился привкус соли. Я медленно встала и запихнула дрожащие, обескровленные ноги в ботинки, валявшиеся неподалеку.

Во дворе было тихо, и я впервые увидела, что Джуда больше нет. Единственное, что от него осталось, – это несколько багряных луж и скомканная простыня, слипшаяся от мерзлой крови. Я долго смотрела на нее, бурля от злости. Злости тихой, из тех, что даже при кипении не издает ни звука. Не злости даже, а ярости. Убийственной ненависти.

Настал момент, к которому я шла всю жизнь – и знала, что мне предстоит.

Пророк жил один. Его жены занимали две обветшалые хижины позади главного дома, однако сам он любил уединение; мало кто видел его жилище изнутри.

Я поднялась по ступенькам, молясь про себя, чтобы старое дерево не вздумало скрипнуть. Обхватила запястьями круглую дверную ручку и провернула ее, локтем упираясь в косяк. Щелкнул замок. Дверь медленно отворилась.

Я легко переступила порог первой комнаты. В камине теплился огонь, отбрасывая немного света, в котором можно было увидеть гигантское темное пятно на деревянном полу. Моя кровь. Я перевела взгляд на камин. На полке прямо под божественным Свитком Спасения, прибитым к бревенчатой стене, лежали белые косточки, скрепленные петлями из золотой проволоки. Изящные, словно украшения.

Это было мне наградой – видеть свои руки с чуть загнутыми, будто для игры на пианино, пальцами. Мало кому доводилось узреть собственные кости вне тела. Я зажала руки культями и сунула в карманы штанов.

Раздался хрип. С того места, где я стояла, была видна еще одна комната, спальня. Пророк сидел в разобранной кровати. Судя по опухшему лицу, только что проснулся.

Увидел меня. Вытаращил глаза.

Я почти бесшумно переступила ботинками по холодному полу. Из груди Пророка тяжело, с громким испуганным свистом вырвался воздух. С одежды, оттаявшей в тепле, шумно закапала вода.

Мой голос прозвучал как гром посреди ясного неба.

– Думал, я умерла? – тихо спросила я.

Пророк задышал чаще, словно только что пробежал большую дистанцию, и вцепился бескровными костяшками пальцев в простыню. Я удивилась. Неужели боится меня? От этой мысли тряхнуло изнутри.

– Я тебя раскусила. Как ты врал нам. Как ты нас обратил…

– Я никого не обращал. Вас обратил Господь…

– Ты больной, – выплюнула я. – Маньяк!

– Когда дети Божьи проявляют непослушание, – забормотал Пророк, – а идолопоклонники и нечестивцы Его оскверняют – все они несут наказание от рук Божьих.

– От Божьих ли? – фыркнула я. – У Господа не было причин убивать Джуда. А у тебя – были.

– Это Он меня направляет, – пробормотал Пророк. Дышал он все чаще и чаще.

– Значит, руки ты мне отрубил по велению Бога?

Он потянулся к вороту мантии, словно тот его душил. Это не страх, поняла я вдруг. Что-то другое, не из-за меня. Пророк сунул окоченевшие пальцы под матрас и вытащил какой-то странный предмет. Частью из пластика, частью из металла. Я никак не могла понять, что это такое, пока он не поднес загадочную штуку к губам и не сдавил.

Потом еще раз и еще. Странная штуковина явно не работала как надо, потому что Пророк со скулящим визгливым стоном бросил ее на матрас. В следующий миг он упал с кровати, с болезненным шлепком ударился об пол и свернулся на земле калачиком. Его грудь судорожно сжималась при каждом вдохе.

В голове у меня медленно сложилась картинка.

– Ты говорил, что Бог излечил твою астму. Ты… ты!..

Мир вдруг перевернулся с ног на голову.

– Ты врал! – с шипением выдавила я.

Пророк потянулся к сосновому комоду у дальней стены. Я подошла и пинком распахнула нижний ящик. Внутри волчками завертелось еще штук пять ингаляторов.

– Пожалуйста, – выдохнул Пророк, прижимаясь лбом к полу.

– С какой стати?

– Ты… ты сможешь вернуться… к Богу. Он… Он простит. Он… дарует тебе руки… новые…

Грудная клетка Пророка прогибалась под тяжестью каждого вздоха. Пальцы тянулись к комоду.

Я долго стояла, прислушиваясь, как клокочет у него в горле воздух.

– Прости, – сказала я наконец.

Пророк повернул ко мне голову. Отчего-то вспомнилась фотография, которую он нам показывал, где пятилетний мальчик в толстых очках прятался за отцовскими ногами в линялых джинсах. Тот человек заставил Пророка бояться топоров. Посеял в нем один страх, от которого пророс второй, третий и так далее. В эту ночь бесконечный цикл оборвется. Я положу ему конец.