Книга Война и мир в твиттере - Эмма Лорд

– Эй, а ну убери телефон, козел! – заорала Пуджа.

Я посмотрела в направлении, куда она орала, и увидела, что собрала достаточно зрителей. Лэндон, Итан, Стивен, Шейн – вся пьяная компания и обычные прохожие в парке пялились на меня.

Пеппер, какой я была пять минут назад, была настолько наивна, что думала, что хуже уже не будет.

Я привела себя в порядок и выкинула пакет с блевотиной обратно в мусорку, Джек придерживал меня под локоть все это время, следуя за мной словно тень, а Пуджа орала и колотила кого-то – скорее всего, человека, который фотографировал.

– Ого, – сказал Лэндон, подойдя ко мне с широкой улыбкой на лице. – Вот это ты зажгла, Пеппер. Никогда бы не подумал, что ты будешь первой сегодня, особенно если учесть твою…

Джек ринулся в его сторону со сжатыми кулаками, похожий, скорее, на персонажа мультфильма. Я схватила его за локоть, и он на удивление легко остановился.

– Она не пьяна, придурок.

– Джек, все в порядке, – пробормотала я, потянув его за локоть к себе поближе. Он выглядел очень злым, но без проблем поддался, хотя и не смотрел на меня.

На лице Лэндона застыла смесь раздражения и забавы.

– Эй, чувак, остынь.

– Правда, Джек, – сказал Итан, который подошел к нам.

Джек бросил на него сердитый взгляд.

– Серьезно, Итан?

Итан сделал смутный жест, словно хотел извиниться, но тело его не слушалось.

– Прекрасно, – сказал Джек.

Итан вздохнул.

– Кто-нибудь может проводить ее до дома?

– Конечно, – сказала Пуджа. Она закинула мою руку себе на плечи, и я испытала такое сильное чувство благодарности, потому что в этот раз не мне приходится ломать голову над чужой проблемой – в этот раз у меня есть человек, который помогает мне, человек, на которого я могу положиться. С другой стороны, за нами увязался Джек, и так мы и пошли втроем в направлении моего дома.

– Ты в порядке? – спросил Джек.

– Да. Странным образом чувствую себя сейчас гораздо лучше.

– Я уверена, все дело в тех странных хот-догах, – сказала Пуджа.

– Тогда я надеюсь, что Лэндона тоже скоро вывернет наизнанку.

– Почему?

Джек полностью вошел в свой обычный режим, его тело следовало за нами словно провод под напряжением.

– Джек, ты не должен… Я хотела сказать, что живу всего в шести кварталах отсюда. – Я кивнула головой в сторону границы парка. – Ты можешь спокойно идти гулять с остальными ребятами.

Джек смутился. Краем глаза я заметила, как он почесал затылок, как он обычно это делает, когда попадает в затруднительное положение.

– На самом деле я хотел увидеть тебя.

Пуджа опустила голову, пытаясь скрыть свою ухмылку.

– Оу. – Что-то защекотало у меня в груди. К счастью, на этот раз это был не ужин. – Извини за мое представление.

– А, ерунда. Видал и хуже, – сказал Джек.

Я посмотрела на него и увидела эту дурацкую улыбку на его лице, которая заставляет меня думать, что я чувствую себя хорошо именно сейчас. Это просто глупо, как рада я была видеть его, как рада была оттого, что он был здесь. Что он разговаривал со мной. Что он проехал через весь остров, чтобы увидеть меня.

Пуджа и Джек проводили меня до вестибюля моего дома. Пуджа обняла меня и потребовала, чтобы я пила сейчас побольше воды. Джек тоже неожиданно наклонился и обнял меня, словно это самая естественная вещь во всем мире, и так оно и было. Я обняла его в ответ, сжав его настолько сильно, что случайно смяла в кулаке часть его куртки.

– Поправляйся, – сказал Джек, его щеки были пунцовыми.

Мне уже было значительно лучше, настолько хорошо, что я забыла ответить, пока консьерж не кашлянул, намекая на то, что пора закругляться, и Пуджа взглянула на меня так выразительно, что я чуть сквозь землю не провалилась.

– Да, ты тоже. – Дерьмо. – То есть… что ж…

Джек засмеялся, сделав шаг назад и чуть не врезавшись в прохожего.

– Увидимся, Пепперони.

Пеппер

Как человек, у которого день закончился на блевотной ноте, я не имела никакого права улыбаться во все тридцать два зуба в лифте. Но я это делала, и это было дико, как будто что-то кружилось во мне, сжимая меня у основания и заставляя чувствовать себя такой легкой, что мне казалось, надо привязать себя к поручню, чтобы я не улетела. Я позволила себе представить вещи, которые никогда не позволяла раньше: каково это, схватить Джека за рукава его куртки и притянуть к себе. Каково это, провести рукой по его спутанным, влажным после тренировки волосам. Каково было бы сократить вчера дистанцию между нами в бассейне, закрыть глаза и поцеловать его.

Я все еще витала в своем воображении, когда открыла дверь в квартиру, не обратив никакого внимания на выстроенные в ряд мамины чемоданы, и наткнулась прямо на нее, стоящую возле дивана с выражением лица, которое влезает в мои мечты, как приближающийся на огромной скорости грузовик.

– Э-э-э.

Мама подняла брови.

– Садись.

Я стала быстро рассматривать другие варианты, которые ограничивались тем, чтобы убежать и посмотреть, как далеко я смогу уехать на пять долларов, что лежали в моем кошельке. Пуджа рассказала мне на днях, что поезд Q идет прямо до Кони-Айленда.

Как жаль, что он не ходит до Марса.

Поэтому я села. Мама повернулась ко мне, я не могла по лицу точно определить ее настроение – я не могла сказать, она в бешенстве или просто обеспокоена чем-то, но то, что она расстроена, было ясно совершенно точно.

– Есть несколько вещей, которые я бы хотела обсудить с тобой.

Я подумала, не поздно ли выложить «меня вырвало на публике в парке» карту, но это в любом случае было слишком рискованно.

– Хорошо?

Она достала свой телефон, и я начала чувствовать, как во мне зарождается ярость. Если она сейчас откроет «Твиттер», я взорвусь. Я войду в режим «Пейдж Эванс», и никто не сможет меня остановить.

Мама передала мне телефон. Это был не «Твиттер». Это были… мои промежуточные оценки.

И увы, они были не ах.

– О.

Оценки не были ужасными. Но по стандартам Пеппер я могла сказать, что я скатилась. Я почувствовала ощущение в животе, которое не сразу смогла определить, потому что не испытывала его очень давно: это был провал.

Если бы мы были в Нэшвилле, я бы просто пожала плечами и сказала: «Ладно, у меня парочка четверок. И что?» Но это не Нэшвилл. И здесь четверка на последнем этапе приема в колледж эквивалентна смертному приговору.