Книга Кровь среди лета - Оса Ларссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эта Ребекка Мартинссон здесь насовсем или как?
— Нет, — ответил Мике. — Просто согласилась помочь мне сегодня.
Мике взглянул на Ларса-Гуннара и продолжил:
— Сегодня много народу, и Мимми было бы очень тяжело одной.
Ларс-Гуннар протянул через стойку свою огромную руку и взял Мике за плечо.
— Пойдем, — сказал он. — Я хочу с ней поговорить, и тебе было бы не вредно послушать.
Мимми и Мике успели обменяться взглядами, прежде чем Ларс-Гуннар увлек бармена на кухню. «Что случилось?» — спросила его глазами Мимми. «Я не знаю», — так же ответил Мике.
На кухне Ребекка мыла посуду.
— Ребекка Мартинссон, — обратился к ней Ларс-Гуннар, — выйдем во двор, у меня есть к тебе разговор.
Они вышли через заднюю дверь. Лунный свет серебряной чешуей лежал на черной полосе реки. Шумели сосны. Доносящиеся из бара звуки стихли за дверью.
— Я хочу, чтобы ты сейчас рассказала Мике, кто ты на самом деле, — спокойно начал Ларс-Гуннар.
— Что вы хотите знать? — удивилась Ребекка. — Меня зовут Ребекка Мартинссон и…
— Может, объяснишь нам, что ты тут делаешь?
Ребекка посмотрела на Ларса-Гуннара. Если работа в бюро чему и научила ее, так это держать язык за зубами.
— Что вы имеете в виду? Я не понимаю.
— Ты родилась, насколько мне известно, в Курраваара. Сейчас работаешь адвокатом, а два года назад ты убила троих священников в Йиека-ярви.
«Двоих священников и одного больного мальчика», — мысленно поправила его Ребекка. Однако смолчала.
— Я думал, ты секретарша, — удивился Мике.
— И вот мы хотим знать, — продолжал Ларс-Гуннар, — почему адвокат моет посуду на кухне. Ведь того, что ты здесь зарабатываешь за вечер, в городе тебе хватило бы разве что на один обед. Зачем тебе все это понадобилось? Я не люблю лезть в чужие дела и не покушаюсь на твою свободу. Но я полагаю, Мике имеет право знать о тебе правду. И кроме того…
Ларс-Гуннар посмотрел на реку и тяжело вздохнул.
— …ты общаешься с Винни. Он всего лишь неразумный ребенок, и мне не нравится, что ты впутываешь его в свои дела.
Тут появилась Мимми. Мике взглядом велел ей остаться. Девушка закрыла за собой дверь и приготовилась слушать.
— Твое имя сразу показалось мне знакомым, — говорил Ларс-Гуннар, — ты ведь знаешь, что я полицейский и мне хорошо известна вся эта история. И вот что я тебе скажу. Как бы то ни было, ты убила троих человек. Прокурор не нашел причин для обвинительного приговора, но для нас, полицейских, это ничего не значит. В девяноста процентах случаев преступника оправдывают, даже если и знают, что он заслуживает наказания. Ты выглядишь довольной. Еще бы, выйти сухой из воды в таком деле! И мне неизвестно, чем ты тут занимаешься. Может, ты вошла во вкус после случая с Виктором Страндгордом, играешь сейчас в частного детектива или работаешь на какую-нибудь газету? Мне наплевать. Но в любом случае маскарад окончен.
Ребекка подняла глаза.
«Мне надо что-то ответить, — подумала она. — Я должна защищаться».
И что ей было говорить? Что у нее есть другие заботы помимо игры в кошки-мышки? Что она больше не справляется с работой в адвокатском бюро? Что эта река — часть ее жизни? Что она спасала детей Санны Страндгорд?
Ребекка сняла с себя передник и протянула его Мике. Не говоря ни слова, она повернулась и двинулась по направлению к своему летнему домику. Не возвращаясь в кафе, она обогнула курятник и вышла на проселочную дорогу.
«Главное — не побежать», — мысленно повторяла Ребекка, чувствуя на себе их взгляды.
Никто не последовал за ней и не потребовал никаких объяснений. Ребекка быстро собрала вещи и погрузила их на заднее сиденье взятого напрокат автомобиля.
Она уезжала без слез.
«Какое, собственно, все это имеет значение? — думала она. — Какое мне дело до того, что они обо мне подумают? Они — никто. Все мы — никто».
Золотая Лапа
В феврале ударили морозы. Дни стали длиннее, но воздух походил на мутное стекло, а солнце было словно нарисовано на небе. Под толстым покровом снега шныряли полевки. Косули и лоси грызли ледяную корку на стволах деревьев. Все голодали и ждали весны.
Но сорокаградусные морозы и снежные штормы, сметающие все на своем пути, не пугали волков. Напротив, такая погода нравилась хищникам. Еды хватало. Они устраивали настоящие пиршества на покрытых снегом равнинах, контролировали большую территорию и имели в стае искусных охотников. Их не изнуряла жара и не кусали слепни.
Дни пребывания Золотой Лапы в стае были сочтены. Об этом ей все чаще напоминала старшая самка, обнажая блестящие клыки. Скоро. Скоро. Уже пора. Золотая Лапа старалась изо всех сил. Ползала перед сводной сестрой на брюхе, умоляя разрешить ей остаться. Но в одно февральское утро старшая самка не позволила ей приблизиться к щенкам. А потом клацнула зубами и прогнала прочь.
Час проходил за часом, а Золотая Лапа не сдавалась. Она следовала за стаей на некотором отдалении и ждала позволения вернуться. Однако хозяйка была непреклонна. Стоило Золотой Лапе приблизиться, как та угрожающе рычала.
Один из самцов, брат Золотой Лапы, отворачивал морду, встречая ее взгляд. А Золотой Лапе так хотелось положить голову на его бок и зарыться носом в густую шерсть.
Молодежь смотрела на нее, опустив хвосты. Она вспоминала, как бегала с ними между деревьев, как делала сальто и всеми четырьмя лапами опускалась на снег. А щенки, которым скоро исполнялся год, были еще слишком глупыми, хотя и понимали, что лучше всего знать свое место и ни во что не вмешиваться. Они лишь неуверенно лаяли в ее сторону. Золотая Лапа могла бы принести волчатам раненого зайца и наблюдать, как они бегают за ним, не помня себя от радости.
Она решила попытать счастья в последний раз и нерешительно приблизилась к стае. Теперь старшая самка отогнала ее на самый край поляны, к старым елям. Золотая Лапа стояла под их серыми ветками, уже лишенными хвои, и смотрела на своих бывших сородичей, в то время как старшая спокойно возвращалась назад.
Сегодня Золотой Лапе предстояло спать одной. Раньше она отдыхала спокойно, среди знакомого ей тявканья, возни, вздохов и рычания. Теперь она могла позволить себе разве что вздремнуть, держа ухо востро. В нос ей ударили чужие, враждебные запахи, вытесняя из памяти родные: братьев и сестер, стариков и волчат.
Она неторопливо потрусила через лес. Ноги несли ее в одну сторону, сердце влекло в другую. До сих пор она жила. Отныне ей предстояло выживать.
В воскресенье вечером Ребекка Мартинссон сидела на полу в доме своей бабушки в Курраваара. Она затопила камин и укуталась в плед, обняв руками колени. Время от времени, не сводя глаз с огня, она тянулась за поленьями, лежавшими в ящике с логотипом Шведской сахарной компании. Тело ныло. Весь день Ребекка носила на улицу ковры, одеяла и матрасы, взбивала их, развешивала проветривать и сушить. Она вымыла пол, окна и всю посуду, протерла кухонные шкафы. Первый этаж Ребекка оставила на потом. Только открыла окна да затопила очаг на кухне, чтобы освежить воздух и избавиться от сырости. Теперь она отдыхала, устремив взгляд в огонь, как делали люди испокон веков, чтобы успокоить мысли.
