Книга Тайна в его глазах - Эдуардо Сачери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ремингтон» нужно отвезти в Секретариат, поздороваться с сотрудниками, подтащить к шкафам один из стульев и взгромоздить этот катафалк куда подальше, а также объяснить им всем, как и обычно, словно следуя несгибаемой мании учить их работать: нужно проинформировать завхоза, чтобы за ней пришли. А потом? Еще один круг приветствий-прощаний — и домой.
А Ирене? Она не обидится, если узнает, что он заходил и не зашел поздороваться? «Как жаль», — говорит себе Чапарро, потому что нет, он не зайдет и не поздоровается с ней. Смелости не хватает, чтобы сказать ей, как он ее обожает, но и выносить собственное молчание он больше не в силах.
Он поднимается. Кладет на стопку страниц тяжеленный словарь, чтобы случайный ветерок не перепутал все его воспоминания. Заходит в ванную, чистит зубы и приглаживает седые волосы, побрызгав на руки лавандовым лосьоном, и последний штрих — проводит черной расческой.
Зайдя в спальню, начинает сомневаться: галстук или расстегнутый воротник? Решает в пользу второго. Он уже не просекретарь. Теперь он — писатель (не теряет лишней возможности поворчать над самим собой), а писатели чувствуют себя лучше в неформальной одежде и с неприглаженными волосами. Смотрит на часы. Пойдет ли сейчас, почти в полдень, какой-нибудь не набитый битком поезд от Кастеляра? Подозревает, что нет, и у него нет ни малейшего желания весь путь стоя держать в руках печатную машинку. Он идет пешком до станции. Кажется, Господь к нему сегодня благосклонен: время одиннадцать ноль пять, и последний местный утренний поезд встречает его кучей свободных мест. Он садится с правой стороны, чтобы отвлечься видом машин, мчащихся по проспекту Ривадавия.
Вдруг он подскакивает. Поезд с грохотом продвигается меж мрачных стен, которые поднимаются вдоль железнодорожного полотна между Кабачито и Онсе. О чем он думал последние полчаса? Не может вспомнить. О Моралесе? О Гомесе? Нет. Их прах уже в земле. С тех пор как он закончил рассказывать свою историю, они больше его не беспокоят, не приходят в воспоминаниях, не стучатся по ночам. И что теперь? Чапарро сходит с поезда на вокзале Онсе, и вдруг его охватывает любопытство — он хочет пройти мимо того места, где раньше располагалась забегаловка, в которой он дважды встречался с Моралесом, каждый раз вечером, еще в те, старые времена. Она все еще существует? Но когда Чапарро выходит на тротуар со стороны Пуэйрредона, он опять переживает то недавнее странное ощущение, будто потерял из вида свою цель. О чем это он? Ах, ну да, забегаловка, конечно. Забегаловка. По возвращении можно будет заглянуть в это местечко, но его вдруг охватывает какая-то потерянность, словно нападает внезапная дряхлость.
Он обдумывает все это, пока направляется в сторону остановки 115-го. Машинка тяжелая, он без конца перекладывает ее из руки в руку. Он не хочет опять потеряться в собственных мыслях. Поэтому он оплачивает проезд и садится, думая о том… О чем же именно он думает? На протяжении трех или четырех кварталов это срабатывает. Но как только автобус выезжает на Корриентес, он опять теряется. Где же, Святой Боже, на какой мысленной извилине он потерял нить воспоминаний? Даже резкий крен, который дает автобус, чтобы свернуть с проспекта на улицу Парана, не может заставить его вернуться к реальности. И по чистой случайности он выходит на своей остановке почти за миг до того, как кондуктор закрывает задние двери.
Смотрится на себя в одну из витрин. Бенжамин Чапарро стоит тут, на тротуаре. Он высокий, седой, худой. Ему все еще шестьдесят. В левой руке держит печатную машинку времен Марии Кастанья. Что ему еще остается сделать в этой жизни? Книга — уже нет. Он закончил повествование об истории этих двух обездоленных людей. Ответ медленно складывается у него в голове, как это обычно бывает со сложными решениями.
Он все еще в этой жизни, чтобы сделать то, что обдумывал столько времени — с тех пор, как он сел на поезд в Кастеляре в одиннадцать ноль пять, или же с тех пор, как попросил одолжить ему «Ремингтон» одиннадцать месяцев назад, или же с тех пор, как сказал одной юной помощнице, только что приступившей к работе, как нужно отвечать на телефонные звонки, тридцать лет назад.
Поэтому в конце концов он начинает двигаться и перепрыгивает через две ступеньки вверх по лестнице на входе со стороны улицы Лаваче. Поднимается на лифте до пятого этажа. Большими шагами пересекает коридор, вымощенный ромбами черно-белых плиток.
Не заходит поздороваться в 19-й Секретариат. Это уже не из-за страха, что все узнают о женщине, которая ждет его внутри. Это потому, что в первый раз он знает, что сегодня, без недомолвок и промедлений, ему нужно постучать в дверь кабинета; услышать ее голос, позволяющий войти; встать как мужчина перед женщиной, которую любит; проигнорировать тривиальный вопрос, слетающий с ее губ, когда она встречает его с улыбкой; оплатить или же получить оплату долга, с мыслями о котором он жил столько десятилетий. Потому что Чапарро нужно ответить этой женщине, однажды и навсегда, на вопрос в ее глазах.
Итузаинго, сентябрь 2005
В сентябре 1987-го я вступил в должность сотрудника Национального Суда высшей инстанции по криминальным делам, Исполнительный отдел «Q». В федеральной столице. Как-то, обычным утром, более опытные сослуживцы рассказали мне одну историю: на основе амнистии для политзаключенных, которую правительство Кампоры подписало в 1973-м, при обстоятельствах, которые навсегда остались невыясненными, на свободу вышел один заключенный, который пребывал в тюрьме Девото по решению Суда. На нем лежали тяжелые обвинения, и его ожидало очень длительное заключение. Однако никто никогда так и не узнал, как он оказался на свободе.
Некоторое время спустя я вспомнил об этой истории, и мое воображение прибавило к ней многочисленные события и ситуации, которые, хотя и были выдуманными, все же могли быть возможными предшествующими и последующими событиями несправедливого освобождения человека, обвиненного в убийстве.
Кроме того, история, рассказанная на этих страницах, полностью фиктивна, как и все ее персонажи. На самом деле в конце шестидесятых Секретариаты № 18 и 19 принадлежали к Исполнительному Суду, а не к Следственному. Кроме того, никогда не существовало никакого Исполнительного Суда по криминальным делам в федеральной столице, который бы значился под номером 41. Тогда как кровавая история Аргентины семидесятых, словно из-под занавеса в глубине сцены, от раза к разу проглядывала на этих страницах, — хорошо, если бы она тоже была такой же воображаемой, никогда не существовавшей.
В любом случае, я не могу закончить эти строки, не вспомнив сердечно всех тех, кто работал со мной в Исполнительном Суде «Q», а особенно моих сослуживцев по Секретариату № 19: это Хуан Карлос Травиесо, Эвангелина Ласала, Хорхе Рива, Эди Пичот и Кристина Лара. Последней также хочу выразить мою искреннюю благодарность за неоценимую помощь, которую она оказала, когда мне понадобилось уточнение бесчисленных юридических и процессуальных деталей, которые оказались необходимыми, чтобы придать цельность и правдоподобность этой истории. Если у меня и сохранились такие благодарные воспоминания об этих временах, то это только благодаря всем этим людям.
