Книга Кроманьонец - Валерий Красников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горцы знали, где брод. Уро уверенно вошёл в воду первым и, медленно переставляя ноги, побрёл на другой берег. Поначалу вода едва достигала его колен, но где-то посередине пути она поднялась к бёдрам великана, и он всё чаще стал использовать копьё в качестве упора, чтобы не упасть.
Следом за ним пошли Лют и Лим. Туро и Тухо побежали вверх по течению, где из воды торчали мокрые валуны, и, прыгая по ним, быстро оказались на противоположном берегу. Такой способ переправы я отверг сразу. Не было у меня их сноровки, а упасть в бурлящий поток с камня не хотелось. Пришлось перебороть страх и идти за соплеменниками. За мной реку переходил Тун, и я надеялся, что, случись что, он меня подстрахует.
Если первые шаги в бурлящий поток дались мне с трудом, дальше я стал чувствовать себя увереннее. Когда вода стала упруго давить на бёдра, я смело шёл вперёд. Что произошло потом, я так и не понял. Нога, мгновение назад уверенно упирающаяся в каменистое дно, вдруг потеряла точку опоры, и я целиком оказался в воде. Очень быстро соплеменники исчезли из поля зрения. Первый в этом мире прототип рюкзака на моей спине был сшит из кожи и, намокнув, не давал возможности перевернуться на грудь. Тяжёлый плащ не утащил меня на дно только благодаря скорости, с которой я двигался по воде. Копьём я пытался нащупать дно, а левой рукой не торопясь загребал к берегу. Как ни странно, о смерти не думалось, я лишь переживал о болтающемся на боку колчане: как бы не выпали лук и стрелы…
И снова я не понял: что случилось на этот раз?! Рюкзак будто зацепился за дно, и я остановился. От неожиданности задержал дыхание и закрыл глаза, а когда открыл их, увидел над собой воду, за ней ствол могучей ели, пожелтевшие иголочки и розовое в лучах заходящего солнца небо. Выпустив копьё, я руками попытался оттолкнуть дерево от себя. Не тут-то было – ствол даже не пошевелился, и я понял, что через минуту или две умру.
Страха не было, скорее я переживал какое-то умиротворение, что умру не от болезни. Одновременно от нелепости такой смерти где-то глубоко в душе нарастала досада. Я даже успел пофантазировать по поводу того, что случится со мной после смерти, куда я попаду на этот раз. Едва подумал об этом, как поток воды выбил меня из-под ели, словно пробку из бутылки с шампанским. Освободившись, я что есть сил стал загребать к берегу. И выбрался из воды вместе с Туном. Понял, что горец помог мне вырваться из западни. Он лишился не только копья, но и своей корзины. Я, не задумываясь, вытащил из-за пояса свой топорик (его я сумел-таки разыскать у озера) и протянул Туну. Знал бы, что здоровяк будет так радоваться, подарил бы раньше.
Не сговариваясь, мы стали сбрасывать с себя одежду. Как-то резко я почувствовался холод, и сразу же застучали зубы. Пока отжимали всё, что могло отжаться, прибежали остальные участники нашего похода. Увидев нас, они обрадовались словно дети. Стали бегать вокруг, кричать что-то вроде «хей» и «э-ге-гей» и хлопать по спине и плечам. Никому в голову не пришло ругать или каким-нибудь другим образом выказывать недовольство. Снова я невольно сравнил этих людей с людьми из будущего. Подумалось, как в мире будущего повели бы себя в такой ситуации люди? Да я и сам наверняка устроил бы такому бедоносцу разнос. Эх…
Месяц слабо дрожал в быстрой воде, лёгкий ветер шелестел в кронах елей и забавлялся язычками пламени костра. Я протянул руку, указывая соплеменникам на поваленное дерево, и сказал:
– Мы могли просто перейти реку по тому дереву…
Оглушительный смех эхом разнёсся над верхушками деревьев, подняв в ночное небо какую-то птицу… Так хорошо мне давно не было…
Глава 31
Ночью было холодно. Камни у реки и деревья покрылись инеем. И всё же весна раскрывалась ранними рассветами и ослепительно сияющим днём солнцем. От его тепла оживало всё вокруг, и безмолвие зимы сменялось весенним шумом пробуждающейся жизни. Звенела вода, кричали птицы, а к полудню становилось слышно жужжание насекомых.
Уро не спешил покинуть место ночёвки, хотя сам и проснулся с рассветом. Он сидел у костра и время от времени подкидывал в огонь ветки, уходил в ельник, приносил оттуда большие коряжистые сучья, но в костёр он их не бросал, складывал неподалёку.
Когда воздух прогрелся и наши тела, перестав дрожать от сырости, расслабились, Уро решительно поднялся, и я понял, что великан наконец решил продолжить путешествие. Сам он прежде, чем выдвинуться, стал связывать верёвкой сучья и, только закинув вязанку за спину, пошёл вверх по течению по самому берегу. Мне собранного вожаком дерева не хватило. Лим и Лют тоже шли только со своей поклажей. Поглядывая вверх на голые заснеженные пики, куда нам предстояло добраться, я понимал, зачем Уро запасся топливом для костра. Решил, нужно обязательно и мне позже прихватить что-нибудь подходящее для поддержания огня. Дошёл к поваленному дереву, под которым довелось вчера побарахтаться, увидел, как бьются о ствол буранчики воды, и почувствовал слабость в ногах: каким же чудом моя голова прошла под ним?! Как я смог уцелеть?
Я смотрел на почерневшее дерево, лежащее в воде, и не мог рассмотреть просвет между ним и рекой. Вода давила, билась о могучий ствол, но не могла опрокинуться выше, с шумом и водоворотами бурлила за ним. Вроде и недолго простоял там, но спины соплеменников уже скрылись из виду, и я поспешил за ними.
Мы поднимались всё выше и выше, уже изнемогая от жары. Не то чтобы воздух прогрелся до духоты, он по-прежнему был свежим и прозрачным, каким бывает только в горах, но солнце жарило, как в аду, трудно дышалось, тело обильно потело и чесалось. Я давно перестал обращать внимание на пейзажи и смотрел только под ноги и почти перестал удивляться тому, как, по каким приметам Уро удаётся разглядеть тропу и уверенно вести наш отряд то по лесу, то по пологим холмам, поросшим молодой изумрудной травкой.
Остановились мы только на закате у озерка, покрытого льдом. Деревья здесь не росли. Куда ни кинь взгляд, видны только валуны самых причудливых очертаний. Солнце уже не грело, и недвижимый холодный воздух медленно вымораживал всё вокруг. А когда подул ветерок, мне захотелось лечь на камни, свернуться калачиком и умереть. Запылал костерок, застучали о лёд топоры. Я побрёл к озеру, чтобы помочь соплеменникам и сбросить странную апатию, парализу ющую мою волю.
Пили прямо из полыньи, и, как ни странно, мне от ледяной водички стало легче. Появилась бодрость в теле, и будто стало теплее… У костра погрызли подмёрзшее, окаменевшее сушёное мясо и, прижавшись друг к другу, уснули. А утром, едва я раскрыл глаза, вспомнились лермонтовские строки:
И другие его:
Чувствовал я себя так скверно, будто вчера был избит и брошен без помощи. Еле поднялся, чтобы как-то размять окоченевшие мышцы. Вышел в путь уже смертельно уставшим и брёл как слепой, различая всё словно сквозь туман, не сбивался с тропы только потому, что ноги привычно ощупывали дорогу. Иначе легко можно было наступить на подвижный камень и, соскользнув с него, подвернуть ногу. Хвала Всевышнему! Мы так и не дошли до ледника. Уро остановился у стены из серых валунов. Я не сразу понял, что она была воздвигнута людьми. Вначале отдышался, перекусил и лишь потом пошёл посмотреть, чем заняты горцы.
