Книга Патриот - Дмитрий Ахметшин

Очередь Хасанова готовить, и компанию ему составляет Лоскут. Он уже закончил с картошкой, разбросав почти по всей кухне шелуху, и теперь размышляет вслух.

— Они же видят, что происходит. Не могут не видеть, как к нам просачиваются новые люди. Ни разу ещё не видел, чтобы кого-то задержали. Ну, кроме той толпы. А выжить нас ведь проще простого. Запросто могут отключить у нас, например, воду. Странно, почему они этого ещё не сделали.

В любом случае остаётся только ждать. Ждать и наблюдать за удивительными метаморфозами, ощущать на языке пряные нотки, когда вино юных умов, бомбардируемое снизу пузырьками напряжения, свободы и вседозволенности, превращается в глинтвейн.

Через три дня Ислам вдруг обнаруживает в холле второго нескольких человек с учебниками. На четвёртый день их стало больше, на шестой число удвоилось.

— Чем вы это заняты? — спрашивает он Женьку.

— Социологию. Социологией.

— А это не опасно?

Женька поднимает голову, смотрит на него и трясёт вихрами. Рубашка на нём неглаженая, с грязноватым воротничком. Он разевает рот, чтобы издать смешок, и становится похож на деревенского паренька. Только веснушек и не хватает.

— Хасаныч. Ну что ты, двигай, куда шёл. Учусь я.

Хасанов не уходит. Садится перед ним на корточки, с интересом разглядывает обложку, пальцы на ней. Поднимает глаза, пытается перехватить взгляд карих глаз.

— А чего это? Конец света вроде наступил. Ну, для нас. Инст больше не работает. Закрыли-с, ваше благородие.

Остальные присутствующие укладывают свои книги на колени.

— Слушай. Чего пристал?

— Мне просто интересно. С чего ты вдруг схватился за учебник.

Женька раздувает губы, щёки слегка розовеют. Губы у него полные и очень красные, мало кто из девчонок может такими похвастаться.

Смущается. А что смущаться? Как будто Ислам спросил чего постыдное.

— Ислам, ну чего ты пристал, в самом деле? Я что здесь, один с книжкой сижу?

— Один из первых. Прямо эпидемия какая-то. Ладно бы один: я бы подумал, свихнулся парень, мало ли, а ты последователей себе набрал…

— Да каких последователей, — Женька закладывает страницу пальцем, неодобрительно смотрит на Хасанова. — Просто решил, что негоже помирать дебилом. Да и умные люди в твоём государстве нужны. А? Нужны, нет?

Хасанов ухмыляется, обводит комнату взглядом, кивает всем по очереди. Хлопает по коленке Женю.

— Учись. Будем потом к тебе на поклон ходить, спрашивать, почему идёт дождь с неба и когда уже будет благоприятный для посадки на крыше день. Старейшиной будешь.

— Да иди ты…

Хасанов уже идёт — дальше по коридору, улыбаясь во весь рот. Хорошо бы таких как Женька было побольше. Может быть, тогда людей, которые по его милости поломают себе жизнь, поубавится.

С Яно они общаются день ото дня всё меньше. Так же как и с Наташей. Их будто бы относит друг от друга разными пассатами, три обломка одного кораблекрушения. Ислам пытается об этом переживать, но в голове, будто пчёлы в улье, роятся другие люди. Братик есть братик — куда же он денется? — а вот то, что происходит вокруг, вызывает куда больше опасений. Миша по-прежнему держит на себе всё хозяйство, исправно собирает взносы с каждого вновь приходящего в коммуну, выявляет таланты и определяет точку их приложения. Уже успел поцапаться с кем-то из новоприбывших, и тот убыл восвояси. В остальном всё гладко, но Хасанов чувствует, как воздвигается громоздкая конструкция, вырастает над головой, будто сеть строительных лесов, и ветер поёт в них, цепляясь за трубки и перекрытия хвостами воздушных змеев.

Да, всё это оправдано, и даже знамя с апельсином как неожиданно гладко подошло к этой системе: не даром там так естественно подогнанные друг к другу дольки. Без части нет целого, части эти равнозначны и замыкают круг, образуя нечто устойчивое… круглое и способное катиться в будущее.

Но этот рисунок больше не вызывает у братьев прежних эмоций.

Пока Хасанов пытается во всём этом разобраться, Яно поднимается наверх, иногда один, иногда в компании Проглота. Там нет света, и люк на крышу завален. Есть крошечное пыльное окошечко, которое не стали заваливать потому, что туда пролезет разве что человеческая голова. Туда стучатся верхние ветки тополей, стекло вздрагивает от их прикосновений. Над головой вентиляционные трубы завывают в ритм ветру, и ты чувствуешь себя внутри огромного органа, а иногда его частью, потому что стоит приложить к этим трубам руки, как звук меняется, становится тоньше и протяжнее.

— Что это ты вдруг полюбил там бывать?

— Не знаю.

Растерянно улыбается, сидя посреди кушетки. Он теперь садится ровно посередине, так, чтобы когда она продавливается, края поднимались с каждой стороны одинаково. Ревностно следит, насколько поднимаются края и, если неравномерно, сдвигается в ту или иную сторону. Руки прячет между коленями и смотрит снизу вверх на Хасанова сквозь стёкла своих очков.

— Я стараюсь для тебя и Наташи, — сурово говорит Ислам. Прохаживается по комнате, когда проходит мимо своего стола или стола Яно, начинает нервно переставлять там предметы. — У меня больше никого, кроме вас двоих, нет. Мы же стараемся все вместе, помнишь?

— Да. Я помню, — улыбается.

— Я сам люблю побыть один, сам с собой. Но теперь пытаюсь найти себя в других людях. Их теперь много, и это очень сложно.

— Да.

Поднимается туда вновь и вновь, проводит там целые часы, сидя на табуретке и уставившись в окно в то время, как на коленях сопит кот. Иногда держит руки на трубах и, прикрыв глаза, слушает ток ветра.

— Эти такие смешные, — говорит он, когда Хасанов поднимается к нему в свободные минуты. — Как будто у меня в руках железный ветер. Попробуй.

— Не хочу. Мне кажется, ты слишком беспечен.

Впрочем — а когда это он был другим? Ислам пробует вспомнить и в конце концов начинает злиться на себя. Не говоря больше ни слова, выходит, хлопая дверью и оставляя брата за его медитативным, бесполезным занятием. Думает, что пора бы проверить телефон.

Телефон Ислам, как и многие другие, отключил и бросил в комнате, в одном из ящиков стола. Так получилось, что все избавились от телефонов уже в первую пару дней. Отключили, запихали в самые дальние углы комнат. И каждый вновь приходящий в первую очередь избавлялся от своего телефона. Может быть, подействовала атмосфера здания с открытыми дверьми. Возможно, ребята хотели избежать неприятного разговора с родными, решить проблему обычным подростковым методом — сунуть голову в песок. Неизвестно, верно это или нет, Паша даже предложил устроить своего рода отречение от внешнего мира: запускать мобильники из окна третьего этажа. А заодно и соревноваться: кто дальше докинет. Или прицельно метать в проезжающие машины, в прохожих, в бродячих собак — куда угодно, лишь бы было веселее. Пошутили-пошутили, однако эта идея так и не получила воплощения.