Книга Убийца из прошлого - Моника Кристенсен

– Думаешь, нам грозят новые разоблачения? – заволновалась Эмма. – После такого прекрасного ужина мне бы очень хотелось расстаться со всеми по-хорошему, это было бы идеальное завершение встречи.

– Не то, – покачал головой Пол. – Надеюсь, новых разоблачений не последует. Здесь, на архипелаге, каждый бережёт своё доброе имя. Эти люди – герои-полярники, ветераны войны в Арктике. Это особые люди. Подумайте, что станет с таким человеком, если вдруг вскроется, что он жалкий дезертир, грабитель и убийца, который подался на Шпицберген, только чтобы уйти от полиции. Будь я на месте Кнута, я бы всерьёз опасался за свою жизнь. Как это говорится в старых детективах? «Он слишком много знал».

– Брось, ты шутишь. – Кнут пытался разрядить обстановку. Но тут его внимание привлекли пять фигур за окном, которые как раз заходили за угол губернаторского домика. – Ты их видел? – Он стал показывать пальцем, но никто из присутствующих в уютной гостиной стюарда в это время в окно не смотрел.

– Оставь их, пусть проветрятся. Никто из них догуливать сюда не вернётся. Вытрясут хмель из головы да и лягут спать. – Пол Юхансен даже головы не повернул.

– А что там, в той стороне?

– Можно спуститься к пристани напрямик. Стоят несколько деревянных домов, штейгерский тоже там. Ничего такого, что было бы для них опасно.

Штейгерский дом был не заперт. В небольшой гостиной стояли холод и полумрак, полярное солнце висело низко над горизонтом, и высокое здание школы его загораживало. Эриксен нашёл в шкафу несколько свечей и поставил их в подсвечники. Он огляделся в поисках ещё чего-нибудь, что могло бы добавить праздничного настроения.

– Если будем чай, могу что-нибудь поискать на кухне, а воду вон в том самоваре вскипятим…

– Ничего не трогай. Это ж музей, – принялся ворчать Ларсен. – Эта железная бочка столько лет тут стоит, что как сваришь в ней что-нибудь, так и отравишься.

– К тому же сюда электричество не подведено, забыл, что ли? – Якоб Кремер был настроен благодушно. – Обойдёмся коньяком, лучшее – враг хорошего.

Они расселись вокруг стола в гостиной, не снимая курток. Составили стаканы, разлили. Харальд Ольдерволл поднялся и заговорил:

– Да, должен признать, что в этом году на душе особенно тяжело. Но надо – значит надо. – Он несколько раз кашлянул, но горло никак не желало его слушаться. – Как все вы знаете, это наша группа организовала захват «Исбьёрна» 30 мая 1941 года. Тот день гвоздём засел в каждом из нас. Наш Гуннар и другие ребята поднялись на борт и захватили ледокол. Думали уйти в Англию. Не вышло. Их предали. Кто-то настучал немцам. У Медвежьего острова их ждал корабль, наших товарищей и тех членов экипажа, кто перешёл на их сторону, арестовали. Мы знаем, что было дальше. 2 ноября 1941 года – второй незабываемый для нас день. В тот день в Осло казнили наших товарищей. И мы тогда поклялись отомстить тому, кто сообщил немцам об «Исбьёрне».

Он достал из кармана несколько сложенных листков бумаги.

– Я хочу, чтобы вы в последний раз послушали письмо моей свояченицы.

На самом верху листка, который он развернул первым, стояла знакомая эмблема Шпицбергенской угледобывающей компании «Стуре Ношке» с тремя белыми медведями. Харальд стал читать письмо.

Харстадское отделение, 7 ноября 1941 г., пятница

Дорогой Харальд,

надеюсь, это письмо ещё застанет тебя в Шотландии, на почту ведь теперь полагаться нельзя, даже если отправляешь письмо из страны через надёжных людей.

Ты наверняка слыхал, что приговор из Тромсё (из немецкого военного суда), который так меня огорчил, отменили и Высший военно-морской суд вынес другое решение. Смертный приговор шестерым, одному моряку и пятерым шахтёрам, Гуннар Педерсен среди Ещё четверо из экипажа и трое шахтёров приговорены к штрафным работам в Германии. Наконец, двоих освобождают, одного – по причине юного возраста. А другого… Ну, Харалъд, надо будет тебе познакомиться с ним поближе…

Ходят слухи, что приговор изменили из-за эвакуации Шпицбергена. Если так, мы дорого за неё заплатили. Только это ещё не конец.

Ты спрашивал о парне, которому не доверяешь, о том шахтёре, что прибыл в Лонгиер на «Мунине». Я несколько раз обсуждала это дело с ленсманом из Пасвика. Может оказаться, что ты прав. Доверять этому человеку нельзя, ты за своими приглядывай, мы хотели подождать до эвакуации, а теперь уже слишком поздно.

Смертные приговоры привели в исполнение утром в субботу, 2 ноября, на Хоойе. Прилагаю письмо, которое немец-священник отправил семье Гуннара. Отправляю только вторую и третью страницы, на случай если это письмо до тебя не дойдёт. Ни в чём ведь нельзя быть уверенным.

Храни тебя Господь и всего тебе наилучшего

Нелли

Трое из четверых слышали это письмо и раньше. А четвёртый смотрел в пол, боясь обнаружить перед остальными своё беспокойство.

– А теперь письмо священника. – Харальд Ольдерволл взял другой листок, порядком истрепавшийся от многих перечитываний.

…Приняли известие со спокойствием и хладнокровием. Один из осуждённых задал от имени всех несколько вопросов, среди прочего – будут ли стрелять в голову или в сердце. Получив ответ «в сердце», отступил на шаг назад, коротко ответил «спасибо» и поклонился.

На следующее утро их отвезли на Главный остров и поместили в одиночные камеры. В День Всех Святых они были доставлены на Хоойю. Когда заглушили мотор, все до единого вздрогнули. Они знали, что их час настал.

Мы пошли по лесу направо, пока не достигли прогалины, назначенной для исполнения приговора. Их выводили вперёд по одному, но так, чтобы они не могли видеть друг друга. Когда выводили одного из приговорённых, я видел, как присутствующие офицеры отдали ему честь. Я поблагодарил его за стойкость и поддержку, которую он оказывал и мне, и своим товарищам. Я сказал, что он отходит к Господу, но будет жить в людской памяти. Он спросил с сомнением: «Но как про нас узнают?» Я ответил: «Я об этом позабочусь».

Его глаза засветились. Но, словно желая скрыть, как он тронут, он быстрыми шагами пошёл к дереву, крича: «Поклонитесь от меня матери». Это были его последние слова.

Их смерть была быстрой. Я подходил к могилам. Они выглядели спокойными и умиротворёнными. Они победили. На самом молодом лице я видел улыбку. В последнюю ночь он делался всё спокойнее и спокойнее. Как будто он верил, что всё им пережитое было дурным сном и никогда не происходило на самом деле.

Я бросил в могилы по три горсти земли, прочёл слово о Воскресении, «Отче наш» и дал им своё благословение.

В домике стало очень тихо. Но Харальд Ольдерволл ещё не закончил.

– Ну вот мы и перечитали письма. Но в этом году в программе появился новый пункт. Я хочу сказать то, что мы сегодня услышим впервые. Кое-что новое.