Книга Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака - Марина Ларина

Кришнаитов она так и не нашла, но, гуляя по Палермо, случайно подцепила еще двух малолеток — Леонардо и Ромео, один из которых был более активным, а другой менее. Ее они почему-то приняли за немку, называя по-итальянски «терезка, терезка». Настя сначала не поняла, что за Терезка. Они ее здорово развлекли, эти колоритные итальянские мальчики, которые чуть было не подрались из-за нее, проводив, в конце концов, до того самого места, где назначил ей встречу Виталий.

«Если бы они были чуть постарше, а не жили со своими мамами, — думала Прокофьева, ловившая, что называется, на живца, — может, сообразили бы, что «терезке» негде ночевать и ее надо пристроить».

Насте не слишком хотелось коротать ночь с этим самым Виталием из Петербурга. Но деваться ей было некуда.

Виталий на стрелку пришел, как и обещал. Они пошли в эту самую гостиницу, которая, к удивлению Насти, оказалась жилым домом, где у хозяина, как объяснил ее новый знакомый, было несколько комнат с отдельными входами. Они тихо поднялись по лестнице в одну из них.

«Ну и нора, — подумала Настя, — и это называется гостиничный номер. Ну и сволочи же эти капиталисты. Как можно какой-то вшивый закуток сдавать как номера».

В комнате, действительно, не было окон, а тусклое освещение наводило на неприятные ассоциации типа каморки Федора Раскольникова из «Преступления и наказания». Прокофьева поняла, что Виталий предпочитает экономить на командировочных, поэтому и выбрал этот «эконом-класс», чтоб много не платить. Свои соображения она оставила при себе, чтобы не оказаться ночью на улице.

— Ну, где здесь две кровати? — спросила Настя, обозревая маленькую односпальную кровать и деревянный канцелярский стол. Ничего другого в этой убогой комнате не было.

— Нету, но ты можешь спать со мной, — сказал Виталий, — я тебя не трону, если ты сама этого не захочешь, я обещаю.

— У меня менструация — раз, — сказала она. — Потом, я после травмы — два.

— Да не бойся ты, Аня, — не трону я тебя. Ты что не видишь, что я не из тех. Ну хочешь, спи на столе.

«Да, — подумала Прокофьева, — если бы сейчас со мной был мой спальный мешок, оставшийся в рюкзаке, было бы хорошо и на столе, и на полу».

Всю ночь она практически не сомкнула глаз. Сначала выслушивала откровения Виталия, поведавшего ей про свою жену, которая была старше его на десять лет и с которой он развелся по ее инициативе. Затем он рассказывал про секс в его окружении, где каждый норовил переспать со всеми подряд и подцепить еще кого-нибудь новенького по ходу. Потом затронул тему детей и стал говорить про то, что он уже всерьез начал задумываться над тем, как их завести, и что с прежней женой он их не нажил, потому что она была увлечена своей архитектурой, отвечая, как архитектор, за старый фонд Петербурга. Говорил он также, что их родной Петербург постепенно рушится, старые здания почти не реставрируются, и что, несмотря на их расхождения в возрасте, свою жену он очень уважал, поскольку она была творческим и интересным человеком.

Потом он пытался расспрашивать Прокофьеву. И Насте пришлось в его же стиле что-то сочинять про свою прежнюю жизнь, выдумывая несуществующую историю, так чтобы у человека в принципе вменяемого, каким выглядел Виталий, сложилось и о ней впечатление, как о человеке, которого не стоит склонять к разврату.

Проведя ночь в разговорах, Прокофьева утром попросилась в душ, чтобы освежиться. Защелки в этом душе не было. И Виталий, как ни в чем не бывало, открыл дверь.

— Я же обещал, что тебя не трону. Но посмотреть посмотрю, — сказал он.

«Бред какой-то», — подумала Прокофьева, стараясь держаться спокойно, чтобы не провоцировать этого человека, не спускавшего с него глаз. Она спокойно оделась, не давая повода к агрессии. Но сама внутри кипела от злости.

«Что за дерьмо, блин, Прокофьева, вали отсюда на все четыре стороны. Подальше из этого дурдома, нигде в Европе мне так худо не было, как в этой Италии. Забрать бы еще этот рюкзак с деньгами. Угораздило же меня его оставить. Была бы в Салерно давно, а то и в Тулузе. Этот же парень обещал через две недели встретиться», — думала она, чувствуя себя словно облитой грязью.

Она попросила у Виталия телефон, объяснив, что одному итальянцу из Мессины она обещала сегодня позвонить.

— Алло, Тициано, это твоя позавчерашняя знакомая, — Настя чуть было не назвалась настоящим именем, — я на Сицилии. Ты говорил, что сегодня можешь со мной встретиться. Можешь?

— Да. Где ты? — спросил озабоченный астралом итальянец.

— Пока в Палермо. Но скоро выезжаю. — Они разговаривали по-английски. И Виталий тоже все понимал.

— Когда будешь возле Мессины, позвони мне. Я приеду за тобой.

— Хорошо. Пока, — сказала Настя.

— Пока, — сказал Тициано. Он добился все-таки того, чего хотел. А Прокофьевой еще предстояло ухитриться вернуть в целостности и сохранности свой драгоценный рюкзачок.

«Ради того, чтобы не бедствовать в сем мире зла, стоит метнуться на Сицилию еще разок, — думала она, стараясь себя развеселить. — Нам бы день простоять, да ночь продержаться», — вспомнила она, как говорил ее двоюродный братец во время их совместного путешествия в Монголию, когда ночью их поезд застрял под Улан-Батором.

Сама себе она напоминала Буратино, отправившегося в страну дураков, чтобы разбогатеть и купить новую азбуку жизни, под которой можно подразумевать упакованную жизнь в чужих краях.

«Ну что, Прокофьева, не можешь соскочить и кинуть этот чертов рюкзак с чужими деньжищами, а если б это было не с тобой, смеялась бы, — говорила она в мыслях сама себе, уже остановив машину, шедшую в направлении Мессины. — Ну попробуй, соскочи, как выражался Андрюша Беленький, с иллюзии. Нет, дальше тащишься. Пусть бы подавился штайнеровскими долларами этот козел, и во Францию ехать бы не пришлось за сокровищем в Ренн-ле-Шато. Вон оно у этой русской дуры в рюкзаке. Только открой, посмотри. Интересно, влез или нет?»

Это ей еще предстояло узнать, снова встретившись с Тициано. Итальянский водитель фуры, к которому она подсела, не ехал в сам город. Он также не говорил по-английски, но ему Настя, нахватавшись за время пребывания в Италии итальянских слов, сумела объяснить, что едет к итальянскому другу. И он сам вызвался ему позвонить, чтобы объяснить, где ее забрать, на какой заправке.

К моменту их прибытия на эту заправку Тициано уже ждал ее на своем раздолбанном стареньком автомобиле.

— Где мой рюкзак? — спросила Настя.

— Дома.

«Час от часу не легче», — подумала она.

— Ты мне его вернешь? — спросила она, глядя ему в глаза. — Там все мои вещи.

— Да, конечно. Поехали ко мне, — ответил, как ни в чем не бывало, Тициано.

«Может, не смотрел», — промелькнуло у Насти в голове.

— Ладно, поехали, — согласилась она.

«Была не была. Надеюсь, полицию он не задействовал, — промелькнуло у нее в мыслях. — Главное, держаться спокойно и тоже, как ни в чем не бывало. Спокойно, Прокофьева, спокойно, едем к нему. Берем рюкзак и валим на все четыре стороны. Нам всегда везло, должно и здесь все обойтись. В конце концов, мы никого не обокрали, даже если придется общаться с полицией. Другое дело — документы, если посмотрят, скажу, что забыли поставить печать на какой-нибудь венгерской границе. Лохи-венгры. Они все в Европе тут друг дружку недолюбливают, еще Николай Бердяев об этом писал в своем труде “Самопознание”», — успокаивала она себя.