Книга Love of My Life. На всю жизнь - Луиза Дуглас

Поговорив с моей матерью, Лука позвонил в «Маринеллу». Судя по тому, как быстро Анжела схватила трубку, она даже ночевала рядом с телефоном. Услышав голос сына, она обрушила на него поток итальянской брани, направленной в основном против меня. Об этом разговоре Лука мне тоже не рассказал, но я и так понимала, что Анжела, естественно, обвиняет во всем меня. Это я сбила с пути ее дорогого мальчика. Используя свою сексуальность, я завлекла Луку в свои сети и заставила его бросить непорочную и почти святую Натали. Она называла меня половой террористкой, говорила Луке, что я получаю удовольствие от того, что разрушаю отношения порядочных людей, совершенно не задумываясь о том, какие мучения причиняю окружающим. Она взывала к его состраданию, говорила, что жизнь Натали разбита, и умоляла вернуться. Она обещала, что если он немедленно вернется домой, никто не будет осуждать его. Ведь все произошло исключительно по моей вине. Она даже готова была пойти на компромисс: никто не станет заставлять его жениться на Натали, если он еще не готов вступить в брак. Пусть только он поскорее вернется в «Маринеллу», и вся эта история навсегда будет предана забвению. Никто не пострадает. Все будут довольны и счастливы.

Деньги закончились прежде, чем Лука успел что-то ответить. Он звонил из телефона-автомата в приемном покое больницы. В связи с гололедом там было очень много людей с переломами и другими травмами. Телефон обычно использовался для того, чтобы сообщить очень радостные или очень грустные новости. По нему говорили о рождении и смерти. Измученному голодному испуганному и одинокому Луке казалось, что для него тоже решается вопрос жизни и смерти. Он купил газету и съел горячий обед в больничном кафетерии. Комната была украшена мишурой и выцветшими лентами серпантина, которые использовались явно уже не первый год. Под потолком медленно вращались большие складные снежинки, сделанные из золотой и серебряной фольги. Окна запотели. На головах у раздатчиц красовались бумажные короны, а у некоторых за ухом была приколота еще и веточка омелы. Звучали унылые рождественские гимны. За некоторыми столами сидели медсестры и санитары. Они громко разговаривали и весело смеялись. Были тут и люди с напряженными, встревоженными лицами, которые без особого энтузиазма ковырялись в своих тарелках и бесконечно долго размешивали чай или кофе. Дети хныкали и ерзали на своих складных стульчиках.

В тот день подавали индейку. Это было самое дешевое блюдо. Вместо того чтобы сидеть во главе свадебного стола в «Маринелле», наслаждаясь маринованной говядиной и другими деликатесами, и выслушивать здравицы многочисленных членов большой и дружной итальянской семьи, мой любимый Лука сидел в полном одиночестве в кафетерии лидской городской больницы и ел тушеную индейку с гарниром из твердой как камень жареной картошки, политой переваренным соусом.

Позднее, в больничной палате, Лука уверял меня, что никогда в жизни не ел ничего более вкусного.

— Это самый счастливый день в моей жизни, — сказал он.

— Не говори ерунды, — ответила я, полулежа на высоких подушках и жадно хватая ртом воздух.

Но Лука, как всегда, оказался прав. Наша счастливая совместная жизнь, наполненная радостью и любовью, началась именно с этого дня.

Глава 53

Мне нужно было купить вечернее платье для праздничного ужина, и я села на автобус, который шел в центр Уотерсфорда. Это оказалось совсем несложно. Оставалось только удивляться тому, почему еще несколько месяцев назад я так боялась общественного транспорта.

Я быстро пробежалась по нескольким бутикам, расположенным на главной улице, хотя с самого начала знала, в какой именно магазин мне хочется пойти. Не найдя ничего приличного и сексуального одновременно, я отправилась в «Уосбрукс».

Со времен моей юности он почти не изменился. Правда, в оформлении витрин теперь чувствовалась рука опытного дизайнера, а ковровое покрытие заменили настилом «под дерево», но форменная одежда продавцов осталась прежней, и все отделы пребывали на своих традиционных местах.

Я поднялась эскалатором на третий этаж, где находился отдел для молодоженов. На возвышении стояли два манекена, и я готова была поклясться, что они те же самые, что и пятнадцать лет назад. На одном из манекенов было платье в пасторальном стиле, похожее на то, которое в свое время так понравилось Натали, на другом — узкая, облегающая фигуру туника цвета слоновой кости. Юная девушка в синей юбке и белой блузке стояла за прилавком и раскладывала бижутерию. Я улыбнулась ей.

— Когда-то я работала в этом отделе, — сказала я. — Мне было столько же лет, сколько вам.

— Что вы говорите? — вежливо удивилась девушка. Поддавшись чувству ностальгии по прошлому, я дала ей пять фунтов чаевых. Девушка очень мило поблагодарила меня.

Потом я спустилась на второй этаж и долго бродила по отделу женской одежды. Я так давно ничего себе не покупала, что теперь испытывала трудности с выбором. В конце концов я купила неброское темно-синее платье с длинным рукавом и элегантные туфли на высоких каблуках. Я подумала, что профессору может не понравиться, если я буду слишком сильно выделяться из толпы, и поэтому выбирала платье по принципу «чем скромнее, тем лучше».

В тот вечер я приняла ванну, вымыла голову, поставила диск «Суга Бейбз» и начала одеваться. Кроме платья и туфель я также купила косметику — новую крем-пудру, тушь для ресниц и розовато-коричневые тени. Впервые после смерти Луки я выщипала брови, удалила волосы на ногах и наклеила искусственные ногти. Посмотрев на себя в зеркало, я осталась довольна. Мне нравилось, как я выгляжу.

Профессор прислал за мной такси, которое отвезло меня в отель «Гроув Хаус». Оказавшись в вестибюле, я запаниковала. Вокруг меня толпились сотни незнакомых людей. Большинство мужчин были в том возрасте, когда волосы либо начинают редеть, либо полностью исчезают. Женщины в вечерних платьях без рукавов кутались в шали, прикрывая дряблые руки. Я всматривалась в толпу в поисках хотя бы одного знакомого лица. А потом вдруг ниоткуда появилась Дженни, потрясающе эффектная в своем платье от Карен Миллен. Они с Юсуфом провели меня через весь вестибюль к тому месту, где профессор увлеченно беседовал с каким-то лысым польским джентльменом с длинной бородой.

— Оливия, как я рад вас видеть, — сдержанно поприветствовал меня профессор. Мы не стали целоваться. Вместо этого профессор как-то собственнически слегка приобнял меня за талию и представил польскому историку.

За ужином я почти не разговаривала. Мы сидели за круглым столом, и разговоры велись преимущественно на исторические и литературные темы. Почти все присутствующие старательно пускали пыль в глаза, стараясь предстать перед коллегами в наиболее выгодном свете. Я же очень медленно ела рыбу под соусом из петрушки и резала молодой картофель на малюсенькие кусочки, чтобы не закончить раньше других. Я почти не пила вина, отдавая предпочтение воде, и благополучно уклонялась от интеллектуальных разговоров. В общем и целом можно было считать, что вечер удался.

Потом было еще много скучных утомительных речей, и я почувствовала настоятельную потребность выпить. Прикончив целую бутылку красного вина, я все еще оставалась достаточно трезвой. Главное было держать рот на замке и следить за тем, чтобы у меня не заплетались ноги.