Книга Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

Подведем промежуточный итог. При анализе летописных свидетельств и сообщений очевидцев и современников смоленской эпопеи Василия III нетрудно заметить, что общий рисунок ведения осады остался прежним – «лехкая» рать первой выходила к цели, окружала город и начинала опустошать его окрестности, дожидаясь подхода главных сил. С подходом основной части войска осажденный город полностью блокировался и начинались осадные работы – возводились позиции для артиллерии, укрытия для войск, траншеи-закопы, медленно продвигавшиеся к городским валам и стенам, с тем чтобы укрытые в них стрелки могли сбивать с городских фортификаций защитников. Рабочие из числа собранной с городов и волостей посошной рати не только занимались земляными работами, но и готовили пресловутый примет, осадные щиты-мантелеты, туры, штурмовые лестницы и прочую «градоимную снасть». Бомбардировка города теперь стала обязательным элементом ведения осады, причем интенсивность и сила ее постепенно нарастает – в Москве исходили из того, что чем больше пушек будет задействовано и чем больше будет их калибр, тем лучше, каши маслом не испортишь. Массированное использование артиллерии стало тем важным дополнением к прежней «градоимной» «методе» допороховых времен. Вообще, складывается впечатление, что по мере наращивания мощи осадного парка московские воеводы все менее склонны были предпринимать прямой штурм осажденного города или крепости, предпочитая принуждать защитников к капитуляции бомбардировкой и измором. В этом плане тройная осада Смоленска выступает самым что ни на есть наглядным примером. Перерывы между осадами были короткими, всего несколько месяцев, так что смоляне толком не успевали ни запастись провиантом, фуражом и прочими припасами, ни исправить повреждения городских креплений. И если в ходе первой и второй осад и предпринимались попытки штурмовать городские валы, то в третий раз обошлось без этого – мощной бомбардировки вкупе с щедрыми предложениями осажденным и их изнеможения от повторяющихся раз за разом попыток взять город оказалось вполне достаточно. При этом очевидно, что мастерство русских пушкарей раз от раза только возрастает, равно как и могущество русской артиллерии – так что смоляне с мнением Герберштейна явно были бы не согласны, узнай они о нем летом 1514 г.

Опыт, накопленный в ходе первой Смоленской войны, был учтен и развит в ходе «казанщины» Иваном IV и его воеводами и «градоимцами». В ходе борьбы за Казань «старина» и «новизна» в русском осадном деле «классического» периода проявились, как никогда прежде, выпукло и явственно.

Иван IV трижды (как его отец на Смоленск) ходил на Казань – зимой 1547/48 г., зимой же 1549/50 г. и, наконец, летом – осенью 1552 г. Третий Казанский поход, одно из крупнейших (пожалуй, только Полоцкая экспедиция десятью годами позже была больше по размаху) военных предприятий времен Ивана Грозного и вообще «классического» периода в истории русского военного дела, нам известно лучше всего. Хотя от него и не сохранилось подробной «поденной» «записной книги» (как в случае с Полоцком, хотя такой походный «журнал», вне всякого сомнения, велся), но в официальном летописании и в разрядных записях детали похода освещаются более чем подробно и позволяют составить достаточно полное представление о том, как развивались события под Казанью в конце лета – начале осени 1552 г.

Для начала отметим, что общий план ведения осады Казани наметился уже во время второй Казанской экспедиции. Тогда, подступив к татарской столице 12 февраля 1550 г., Иван, согласно официальной летописной повести, распределил свое воинство следующим образом: «Сам стал царь и великии князь у Кабана озера, а царю Шигалею и большому полу велел стати против города на Арском поле и передовому полку, а за рекою Казанию против города царевичу Едигеру с правои руке да левоя руке да и сторожевому полку, а наряду болшому на усть Булака против города, а другому наряду велел стати против города у Поганово озера»[409]. Таким образом, «диспозиция» перед началом осады предусматривала создание трех укрепленных лагерей с северной, южной и восточной сторон города и двух позиций для осадной артиллерии – против северного и южного фасов казанских укреплений. При этом при размещении лагерей и позиций для артиллерии были учтены и характер местности, и начертание русел рек и водоемов, с тем чтобы добиться максимально возможной защиты своих позиций от неприятельских вылазок.

Неблагоприятные погодные условия (оттепели и дожди – «аерное нестроение, ветры сильные и дожди великие, и мокрота немерная»[410]) обусловили неудачу двух первых казанских походов. Поэтому в третий раз Иван IV и его советники решили пойти на Казань летом с таким расчетом, чтобы осадить город в конце лета – начале осени, во время «бабьего лета» (ну а если вдруг дожди зайдут раньше, так близость Волги позволяла рассчитывать на доставку вовремя и в нужном количестве необходимых припасов). Третьей Казани предшествовала значительная подготовительная работа – на ближних подступах к городу («за двадцеть верст от Казани»[411]) была выстроена в 1550 г. Свияжская крепость, ставшая тыловой базой для осаждающей армии. Любопытная деталь – для ускорения строительства Свияжска по царскому наказу дьяк Иван Выродков с детьми боярскими был послан «на Волгу во Углецкои уезд в Ушатых вотчину церкви и города рубити и в судех с воеводами на низ вести»[412]. Срубленный «град» был разобран, погружен на «великие лодьи Белозерские» и доставлен к месту возведения, где в течение месяца был собран заново[413].

Свияжский опыт был применен и во время третьей Казани. Готовясь к походу на мятежных казанцев, все тот же Выродков заблаговременно срубил и погрузил в разобранном виде на струги «башни и тарасы рубленые», которые, как и наряд, водным путем были доставлены к Казани и там выгружены на берег[414]. Точно так же 20 августа на военном совете было решено, чтобы «во всеи рати приготовили 30 человек туру да всяк человек берно (бревно. – В. П.) на тын уготовлял», с тем чтобы «объступя, даст Бог, город укрепят турами и тыном»[415]. На том же совете была составлена и «диспозиция» расположения полков под Казанью. Сравним ее с «расписанием» 1550 г.: «Стати самому государю и князю Володимеру Андреевичю на Цареве лугу близъко Отучевы мизгити (мечети. – В. П.), а царю Шигалею за Булаком под кладищем (кладбищем. – В. П.), а ити в большом полку. А на Арском поле стали большому полку да передовому да княж Володимерову Андреевичя боярину и воеводе князю Юрью. А правои руке за Казанью за рекою… А сторожевому полку на усть Булака, а левои руке выше его…»[416] Нетрудно заметить, что перед нами вся та же система укрепленных лагерей-«городов» (для которых заблаговременно и готовились туры и палисадины), которых на этот раз стало больше, – впрочем, и само войско было в третьей Казани больше, чем в предыдущие походы.