Книга Кислый виноград. Исследование провалов рациональности - Юн Эльстер

Возьмите, например, человека, который хочет получить повышение и в силу своего желания начинает верить в то, что скоро его получит. В данном случае мы можем говорить о самообмане, если имеющиеся у него факты указывают на противоположное и если он каким-то образом это сознает, но все равно умудряется скрывать от себя знание и верить, что повышение грядет. Но может так случиться, что у человека есть веские основания для того, чтобы верить в то, что его вот-вот повысят, но приобрел он их, приняв желаемое за действительное, а не путем осмысленного суждения исходя из таких оснований. Здесь нет дуальности, нет противопоставления между принципом реальности и принципом удовольствия, между тем, во что меня заставляют верить факты, и тем, во что меня заставляют верить мои желания. Нет вопроса о том, чтобы скрывать от себя неприятную правду или обоснованное убеждение, поскольку обоснованное убеждение также оказывается убеждением, в которое человек желает верить и, собственно, верит, потому что хочет, чтобы оно было истинным. У него есть веские причины в него верить, но верит он в него не по этим причинам[367].

Это не просто абстрактная возможность, но конфигурация, часто встречающаяся в повседневной жизни. Наверняка все мы встречали людей, которые нежатся в довольстве собой, кажущемся одновременно и оправданным, поскольку у них есть веские основания быть довольными собой, и неоправданным, поскольку мы чувствуем, что они будут так же довольны собой, если основания вдруг исчезнут. Или возьмем противоположный случай врожденного пессимиста, чьи оценки в кои-то веки оказываются оправданы фактами: он прав, и вполне обоснованно, и тем не менее мы не торопимся признать его правоту и ее обоснованность. Как утверждалось в I.3, согласно критерию рациональности убеждений следует смотреть на действительное каузальное отношение между фактами и убеждениями – простого сравнения фактов и убеждений недостаточно. Или же, если такой язык считается неприемлемым, можно различать рациональное формирование убеждений и формирование рациональных убеждений.

Я полагаю, данная аргументация показывает, что по крайней мере в некоторых случаях принятие желаемого за действительное не включает в себя самообман, а именно в случаях, в которых убеждение, родившееся из желания, также поддерживается фактами. Но тогда почему тот же самый довод не может быть применен к другим случаям? Почему принимающий желаемое за действительное не переходит сразу к приятному убеждению вместо того, чтобы проходить через четырехступенчатый процесс: (1) прийти к обоснованному убеждению, (2) решить, что оно невыносимо, (3) вытеснить его и только тогда (4) принять другое, более приемлемое убеждение? То есть почему отталкивающая сила неприятного убеждения снова должна получать преимущество при объяснении перед притягательной силой приятного? Я предлагаю считать, что при отсутствии конкретных доводов в пользу обратного принятие желаемого за действительное – более экономное объяснение, чем самообман. На самом деле я считаю, что замена самообмана на принятие желаемого за действительное – первый шаг к устранению фрейдовского бессознательного как теоретической сущности, что само по себе очень достойная цель.

Чтобы придать некоторую содержательность своему общему анализу, я рассмотрю два исторических примера: замалчивание правды об «окончательном решении» Гитлера и встречу Китая с Западом в XIX веке. Другие примеры будут упомянуты вкратце для иллюстрирования отдельных тезисов.

В «Ужасной тайне» Вальтер Лакер подробно разбирает причины того, почему понадобилось столько времени, чтобы новость о гитлеровском геноциде была принята немцами, союзниками и нейтральными странами, включая евреев во всех этих странах. Следующие его наблюдения особенно значимы для проблематики настоящей книги.

Во-первых, хотя к концу 1942 года миллионы немцев знали, что еврейский вопрос был решен радикальным образом, подробности были известны меньшему числу людей[368]. Как было указано выше, недостаток конкретного знания помогает примириться с общим знанием. Близкая, хотя и иная, идея состоит в том, что «хотя многие немцы думали, будто евреи не были живы, они отнюдь не всегда считали, что они были мертвы»[369]. Это крайний пример вполне распространенного явления, а именно неспособности сделать логический вывод из собственных убеждений[370]. Подобная неспособность может быть связана с когнитивным изъяном или, как в данном случае, с давлением аффектов. Последняя возможность предлагает на первый взгляд сильные доводы в пользу существования самообмана как явления, отличного от принятия желаемого за действительное, ведь как тогда неприятный вывод мог заблокировать умозаключение, если оно уже было каким-то образом сделано? У меня нет простого ответа на это возражение.

Во-вторых, были случаи, в которых провал был не провалом дедуктивной логики, а провалом суждения и умозаключения на основе фактов. Здесь, естественно, есть большой простор для принятия желаемого за действительное, к которому евреи многих стран, оккупированных нацистами, явно имели большую склонность. Даже тогда, когда сбежать было легко, как в случае Дании, многие евреи полагали, что «здесь такое случиться не может» и даже «там такого не было». Редкое письмо от депортированного родственника было важнее новостей об уничтожении евреев немцами[371]; а отсутствие писем от подавляющего большинства депортированных знакомых не принималось в расчет[372]. Среди многих вероятных здесь механизмов принятия желаемого за действительное мы можем указать выборочное придание веса фактам, выборочное сканирование[373], оценку новых фактов по отдельности, а не вместе с остальными[374] и неспособность воспринять негативные факты, то есть отсутствие фактов, которые ожидались бы в случае верности избранной гипотезы. Там, где убежать было нелегко и угроза была более очевидной, как в Польше и Восточной Европе, непонимание больше походило на самообман. Лакер сравнивает его с верой в чудесное исцеление смертельно больных людей и добавляет, что данная аналогия в некоторой степени вводит в заблуждение, так как евреи, оказавшиеся в опасности, в отличие от умирающих от рака, выиграли бы от более реалистичной оценки своего положения[375]. Полагаю, доводы в пользу самообмана сильнее в случае умирающих, у которых вера в чудесное исцеление, как правило, вытесняет прежний скептицизм или даже прямое неверие, которым нет соответствия в случае евреев, считавших, что им ничто не угрожает. Кроме того, вера в чудесное исцеление в некоторых случаях может быть рациональным выбором, когда все остальные средства ничего не дают и больше нечего терять. Я не думаю, что приведенное Лакером сравнение может послужить основанием для приписывания самообмана (отличного от принятия желаемого за действительное) восточноевропейским евреям.