Книга Софья Палеолог - Татьяна Матасова

В 1482 году Константин покинул Москву и вошел в круг приближенных опального ростовского архиепископа Иоасафа. Через год он стал монахом далекого Ферапонтова монастыря. В иночестве он был наречен Кассианом, в честь подвижника рубежа IV–V веков Кассиана Римлянина. Вероятно, имя было выбрано с учетом римского периода жизни князя. Спустя несколько лет грек покинул белозерские земли и с двумя соработниками — Филаретом и Ефремом — основал пустынь в Угличской земле, при впадении в Волгу речки Учмы. По преданию, Кассиану явился святой Иоанн Предтеча, покровитель мангупских правителей, и указал место будущей обители на небольшом острове.

Известно, что местного удельного князя Андрея Большого — брата Ивана III — связывали с Кассианом добрые отношения. Князь щедро жертвовал на благоустроение обители. На его средства были возведены главный храм монастыря — собор в честь Иоанна Предтечи, а также надвратная церковь в честь святых равноапостольных Константина и Елены. Кроме того, Кассиан был крестным отцом одного из сыновей князя — Дмитрия. Можно думать, что Кассиан тяжело переживал заточение князя Андрея в 1491 году на Казенном дворе Кремля и последовавшее за этим пленение его сыновей. Княжичи Иван и Дмитрий были схвачены в Угличе и заточены в Переяславле-Залесском. В 1493 году Андрей Большой скончался.

Текст Жития преподобного Кассиана, особенно его поздний вариант, обнаруживает сочувствие подвижника Андрею Большому. Выдвинута даже гипотеза, что это говорит об оппозиционных политических взглядах грека: «Проведя в ближайшем окружении Ивана III около десяти лет и досыта насмотревшись на грубый произвол и беззаконие… Константин, выбрав благоприятный момент всеобщего примирения после победы над татарами, под предлогом неожиданного религиозного порыва добился у Ивана III освобождения от занимаемой должности и был отпущен им в бояре к только что рукоположенному ростовскому владыке Иоасафу… Новоиспеченный боярин архиепископа знал, что Иван III не считается с правом перехода. Гарантию относительной свободы от светской власти предоставлял только уход от мира». Но особые политические предпочтения Кассиана не противоречат тому факту, что его подвижничество развивало традиционные начала русского монашества. Кассиан во многом повторял аскетический путь учеников преподобного Сергия.

Несмотря на то что в Житии Кассиана подчеркиваются его знатное происхождение и связь с домом Палеологов, главное внимание уделено богобоязненности и милосердию учемского подвижника. Рассказывая о выборе места для будущей пустыни, автор Жития вложил в уста Кассиана традиционную для русских отшельников ветхозаветную фразу: «…се покой мой, зде вселюся». Нет оснований видеть в этом только клише, хотя литературные шаблоны такого рода, конечно, являются важным элементом житий преподобных. Приведенные выше слова из 131-го псалма вслед за царем Давидом произносили и Кирилл Белозерский, и Павел Обнорский, и Савватий Соловецкий, и другие русские святые, подвигами которых созидалась Северная Фиваида.

По наблюдениям выдающегося богослова И. М. Концевича, Кассиан, став ферапонтовским иноком, искренне воспринял идеалы заволжских старцев. «В это время он знакомится с Нилом Сорским и руководствуется его наставлениями». На сегодняшний день нет однозначного мнения о том, писал ли Нил Сорский послания Кассиану или нет. В любом случае в учемском праведнике можно видеть не только разочаровавшегося в мирской жизни человека, но и подвижника и молитвенника, вероятно, с юности плененного традициями аскезы и самопожертвования. Кассиана отличали сильный характер и стойкая жизненная позиция.

В 1629 году Кассиан был причислен к лику святых. Этому предшествовали несколько чудес, случившихся у гроба праведника с Михаилом Романовым и его отцом патриархом Филаретом. С той поры монастырь стал заметным духовным центром России. В 1710 году был освящен новый каменный собор Успения Пресвятой Богородицы, построенный на пожертвования. В сохранившейся вкладной книге монастыря зафиксированы многие «милостыни» обители от частных лиц, причем не только от жителей окрестных городов. Так, Учемскую пустынь поддерживал московский приход «церкви Козмы и Домияна что на Тверской».

Жизнь в обители текла благочестиво и неспешно. Память святого грека поддерживалась неустанной молитвой у его гроба. Посты чередовались с праздниками, а службы — с послушаниями. Монахи занимались речными и лесными промыслами. Однако через полстолетия — в ходе екатерининской секуляризации церковных имуществ — Кассианова пустынь была упразднена, а храмы продолжили свою жизнь как приходские церкви. Подвиги Кассиана, однако, не были забыты. Образа, запечатлевшие святого, хранились в домах и храмах жителей Ярославля, Углича, Москвы и других городов. Изображение Кассиана можно увидеть даже в Париже! В храме, освященном в честь Александра Невского, образ Кассиана запечатлен мастерами круга Л. Бенуа.

В 1930-е годы каменная церковь начала XVIII века была разрушена. Из монастырских построек до сего дня ничего не сохранилось. Ныне вокруг бывшей обители раскинулся небольшой поселок, в котором зимует менее двадцати жителей. Из окрестных селений в Учму привезены старинная часовенка и несколько дореволюционных амбаров. На окраине села возведен новый храм, освященный в честь преподобного Кассиана. О подвигах старца напоминают поклонный крест и небольшая часовня, установленные в Новейшее время, а также несказанная красота природы, столь дорогая русским отшельникам…

* * *

Греки, оказавшиеся при московском дворе вместе с Софьей Палеолог, сыграли в русской истории заметную роль. Они способствовали выходу нашей страны из внешнеполитической изоляции, угадав будущее России — великой империи, наследницы Византии. Однако стоит разделять личную роль Софьи и деятельность тех нескольких близких ей византийцев, которые усвоили идеи кардинала Виссариона. Греческое окружение Софьи никак нельзя сопоставить с «птенцами гнезда Петрова» или «птенцами гнезда Екатерины». В многочисленных и ярких свидетельствах источников, касающихся достижений греков на русской службе в области внешней политики, идеологии и интеллектуальной жизни, образ великой княгини почти полностью отсутствует. Это говорит о том, что она фактически не была причастна к этим сферам, что очень важно для ее портрета. Она не была «харизматичным лидером», сплотившим вокруг себя талантливых людей и направившим их действия в определенное русло. Скорее наоборот: это наиболее ученые из ее греков, воспринявшие замыслы Виссариона, обозначили ее роль. Так провинциальная аристократка-сирота постепенно превратилась в важный политический символ. При этом греки действовали не самостоятельно, а в основном выполняя поручения Ивана III или, по крайней мере, соотнося свою деятельность с нуждами Русского государства.

Отметим и следующее. Индивидуалистическое самосознание женщин в конце XV века только начинает формироваться. Редкий пример довольно развитого подобного самоощущения представляет собой флорентийская аристократка Алессандра Строцци, письма которой обнаруживают богатый внутренний мир, глубокие душевные переживания и сильный характер. Но даже в ее случае «еще нельзя говорить о самодостаточности личности, дихотомия личностного и корпоративного начала не преодолена полностью». Софья же, по-видимому, ассоциировала себя в первую очередь с греческой группой при московском дворе, не выделяя себя из нее. Даже в конце жизни на одном из произведений своей золотошвейной мастерской (о которой речь ниже) она назвала себя «царевной цареградской». Это свидетельство не только ее памяти о своем происхождении, но и той роли при московском дворе, которую она — подчиняясь интенциям своего окружения — приняла на себя.