Книга Ключ к полям - Ульяна Гамаюн

– Ты куда? – Изловчившись, я ухватил паршивца за мохнатую зеленую пуговицу. Вырядился, чучело!

– О, это т-ты. – Его крыжовенные глазки сияли, как медный таз на голове Дон Кихота.

Панса, продажный Панса. Я потянул его вверх, с педантичностью полоумного пытаясь придать углу между Бригеллой и осью пола девяносто градусов. Силы мои истощились где-то на семьдесят седьмом градусе и двух минутах – едва заметная качка давала о себе знать. Небрежно теребя пуговицу и незаметно придерживаясь за нее, как канатоходец за палку для равновесия, я продолжил допрос:

– Где Арлекин?

– М-м... Арлекин? Я где-т-то видел. – Красавчик подслеповато заморгал: – А, вот! – и ткнул в меня холеным пальцем.

– Это хорошо, что ты еще можешь шутить. Предатель без чувства юмора – совсем уж отвратная картина.

– П-предатель?

– Я все знаю. И ты знаешь, что я знаю.

– Ну и? – Он вдруг посерьезнел. Я понял, что не так уж Бригелла и пьян. Может быть, не пьян вовсе. Боится? Что-то замышляет?

– «Ну и» – ты мне расскажешь для начала, где Жужа.

– Я не знаю.

– Врешь.

– Не вру.

– Брыхло. – Слегка кружилась голова. Я посильнее ухватился за пуговицу – изумрудный мохнатый шмель в ладони – выдумают же люди!

– Я попросил бы без оскорблений! И без рук. Костюм порвешь! – Бригелла попытался, очень осторожно, расцепить мои синюшные от напряжения пальцы. Напрасный труд: их свело чугунной жаждой мщения.

– Я повторяю вопрос...

– Иди в задницу!

– Я повторяю...

– Не знаю я, не знаю! Отвали!

– Ты с ними заодно. Ты меня предал... точнее, продал. Ты меня предал и продал. Ты с самого начала мне лгал. Ты так заврался, что... Но я готов тебе все это спустить, слышишь, Бригелла? Спустить за один только ответ на элементарный вопрос...

– Не знаю! – заорал он. Бармен, жонглируя шейкерами перед носом у раскрасневшегося Арлекина (не она), подозрительно на нас глянул. – Я и правда не знаю, – сбавив тон, отнекивался Бригелла. – Клянусь. Они ничего мне не говорят. Обращаются со мной, как с дерьмом...

– А ты и есть дерьмо. Маленькое такое дерьмецо. Где Жужа?

– Ах ты так, значит...

– А что? Хочешь, чтобы я тебе посочувствовал? Где Жужа?

– В сто первый раз тебе повторяю: не знаю. Я видел Тима. Он мне и доложил, что все раскрыто, что ты знаешь обо мне и Бипе. Точка.

– В сто первый раз сделаю вид, что поверил. Тогда следующий вопрос: где карлик, Пульчинелла, горбатый гном?

– Подожди... Столько людей... Давай по порядку...

– Ты опять?! – взревел я.

– Я не понимаю...

– Своего дядю видел?! – заорал я.

– Дядю?

– Не помнишь дядю? – Я хорошенько его встряхнул.

– У меня никогда не было ни дядь, ни теть. Это я помню отлично.

– Значит, карлик – не твой дядя?

– А он тебе разве не рассказал?

Я отпустил его и, трясясь от беззвучного смеха, прислонившись спиной к барной стойке, сполз на пол. Бригелла испуганно склонился надо мной:

– Ты чего?

– Брысь. Сгинь, нечистая.

– Ну и ладно. Ну и пошел ты... Снобы поганые! Ненавижу вас всех! А тебя и твою долбаную Жужу в особенности! Это ты дерьмо! Все вы дерьмо! Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Он с таким остервенением повторял это слово, точно в нем заключена была какая-то магическая сила или смысл. Я рванулся к нему, но бесеныш уже смешался с толпой. Когда я разжал ладонь, на пол полетела щегольская мохнатая пуговица.

Итак, снова один. Я постарался, насколько мог, встряхнуться и обдумать свои дальнейшие действия. Это было непросто: голова саднила, как загноившаяся рана, мысли путались. Казалось, будто кто-то, смешав толченое стекло с вишневыми косточками, нашпиговал этой пикантной смесью мою черепушку, причем пара косточек, что побольше, жестко напирали на зрачки. Куда идти? События этого вечера парили надо мной, как неоновая вывеска в кромешной ночи на забытой богом железнодорожной станции.

В какой-то момент музыка стихла, покатая сцена осветилась синим светом, и толпа танцующая с неожиданной легкостью перевоплотилась в толпу созерцающую. По складкам черного, таинственно мерцающего занавеса пробежал ветерок, и через мгновение в зал уставилось белое пятно, в котором я без труда узнал Пульчинеллу. Драпируясь в пыльные складки материи, он с любопытством разглядывал зрителей, а те с не меньшим любопытством пялились на него (зрелище было престранное – учитывая, кроме всего прочего, тот факт, что голова Пульчинеллы не сильно возвышалась над полом). Наконец, словно придя к какому-то выводу, карлик хлопнул в невидимые ладоши, занавес послушно распахнулся, и заиграла тихая тревожная музыка. Грянули аплодисменты. От надсадного синего освещения болели глаза, тем не менее, я заметил, что над сценой висят, слегка покачиваясь, колокольчики на длинных нитях. Раскланиваясь и осыпая публику воздушными поцелуями, Пульчинелла синим мотыльком порхал по сцене. Пока он выделывал свои фирменные па-де-зефиры, из-за чернильных кулис выплыл Капитан (всплеск эмоций в зале, его смущенные поклоны), что-то шепнул своему патрону и ретировался за кулисы.

– Пані та панове! Дамы и господа! Мадамы и мусье! Сэры и... – начал карлик.

Идиотский гогот в зале.

– Пардон, я так не могу. Маэстро! – крикнул он, глядя куда-то вверх. – Маэстро, если вас не затруднит, прибавьте белого. И контрастность увеличьте, будьте так добры.

Стало светлее. Сцена заметно вылиняла. Отмытый от синьки и выбеленный мотылек прожурчал:

– Так достаточно. Благодарю, – смущенная улыбка. – Чувствую себя синей гусеницей. А что, было бы неплохо... Откусишь с одной стороны – подрастешь, с другой – уменьшишься (смешки в зале). Итак, на чем мы остановились? Ах, да. Мадам и мусье! Вашему вниманию предлагается необычайный, единственный в своем роде номер под скромным названием «этюд в багровых тонах»! Картина фантастическая и экстатическая! Высший пилотаж! Доведенная до совершенства техника убийства! Итак, дорогие мои, вам выпала честь присутствовать при метании ножей в мятущуюся фигуру!

Аплодисменты. Охи.

– Ибо, что может быть необычайнее, чем мятущаяся фигура? Мятущаяся, не побоюсь этого слова, душа – эта малахитовая шкатулка с двойным дном, утратившая чувство реальности, ранимая, порывистая? Человек с богатым творческим воображением скажет, что это жестоко, что это смертельно опасно, что это, в конце концов, не по-христиански, и будет совершенно прав! Да, метатели небезгрешны. Ничтожная ошибка – и одной мятущейся душою меньше. Но, дамы и господа, не торопитесь в своих оценках! Во всем мире мастеров метательного жанра можно пересчитать по пальцам, в то время как мятущихся душ никакими пальцами не перечесть. Улавливаете мой тонкий намек? Прекрасно! Я не сомневался! Не откладывая ни секунды, начнем представление!