Книга Мистика русского православия - Роман Багдасаров

_243

ченье 1640—1650-х годов, когда «усе, що живо, подалося в козацтво», переросло в устойчивую тенденцию прихода на Запорожье людей, искавших не реализации своего воинского призвания, а более легких условий труда, материального благополучия.

Увеличилось не только количество женатых казаков, но и подотчетных Войску крестьян («посполитых»), которые зачастую, пробыв на Низу небольшой отрезок времени, возвращались домой и с помощью кошевого аттестата избавлялись от несения повинностей. Оседая в Запорожье, слободские жители охотно нанимали работников и сами сдавались внаем. Крупный запорожский зимовник получал все более отчетливые черты помещичьего хозяйства. Переход из посполитых в казаки (семейные, разумеется) формально не был ограничен ничем. Желая распространения на себя казачьих прав, богатые посполитые нередко вступали в Кош. Бывало и наоборот: разорившись и потеряв способность нести службу за собственный счет, казаки переходили в посполитые.

Предпринимались попытки найти выход из создавшегося тупика, которые, правда, не имели долговременного успеха, ибо вели в конечном счете либо к противоречию с вольностями ордена, либо к столкновению с законами империи. Опираясь на традицию чумацкой валки — оружейно-промыслового извоза, давно существовавшего в Войске, — Сичь неуклонно превращалась из республики воинов в республику купцов. Рыболовство, земледелие, садоводство, скотоводство, пчеловодство, различные виды ремесел из занятий редкостных и маловажных для казацкой вольницы перерастали в наиболее престижные виды деятельности. Спрос на продукты запорожского хозяйства во второй половине XVIII века в центральных областях страны и в Крыму поднялся очень высоко.

Самое забавное, что метаморфозы, постигшие Войско, были богословски истолкованы, иконографически закреплены. Так, в Самарском Пустынно-Николаевском монастыре находилась икона Вседержителя с идиллией мирного труда запорожцев, вписанной в яблоко державы в руке Спаса. На нем виден лес, посреди леса озеро, из озера протянута речка, через речку переброшен мостик. Наряду со всем этим изображены три фигуры запорожцев, из коих один стоит у моста и удит

244 _

рыбу, другой целится из камышей в плавающих по реке уток, а третий сидит у казанка, повешенного на треножнике, и варит какую-то пищу. Около запорожцев стоит чумацкий воз — «мажа», а на воде качается одномачтовая казацкая чайка. Мысль художника очевидна: Бог любит запорожцев, покровительствуя всем их занятиям, оттого и держит на своей длани.

Рос объем торговых операций внутри Сичи. Увеличивалось количество постоялых дворов и питейных заведений. В Самарской паланке к 1768 году таких заведений насчитывалось в общей сложности девяносто семь. Из них 41-м владели неженатые казаки, 52-мя — женатые, четырьмя — посполитые. Старшина, богатые казаки не брезговали ростовщичеством. Институт молодиков, состоявших ранее оруженосцами при опытных товарищах, выродился то ли в школу передового хозяйствования — для способных, карабкавшихся по служебной лестнице, то ли в армию «наймитов». Подчас непосильным испытанием служил порядок работы «без найму», что означало службу «при козаках безденежно, за самую только харчь».

С успехом воспроизведя внутри себя модель «большого мира», Сичь перестала быть собственно воинским орденом (что сильно напоминает причины упадка тевтонского рыцарства) и практически утратила былую вольницу. Быть может, поэтому предпоследний атаман Филипп Федоров (1694–1795), «подякував СЛч за панство», удалился в Самарский Николаевский монастырь. Можно утверждать, что процесс деградации инфраструктуры Коша достиг естественного рубежа, за которым он мог существовать лишь как полная противоположность своему былому идеалу. В период Новой Сичи чрезвычайно распространился редкостный дотоле обычай, когда богатые казаки, призванные к несению «очередной» службы, отправляли вместо себя наемников. Создается впечатление, что боевые действия интересовали новых казаков лишь как дополнительный способ наживы.

Аскетический типаж сичевика в XVII веке подробно описан поэмой «В1ршована хрошка»: «Земля — його л1жко, зелена трава — матрац, сщло — м’яка подушка, опонча — перина, попона — бше простирадло, стрши правлять йому за гребшь, блискуча шабля — за дзеркало, панцир — за плащ, плетений шолом — за шапку, тятива —

_245

за пояс, пригорща — за чарку, джерельна i р1чкова вода — за алжантей вино; болотяна вода — щоб вуса добре росли, роса — щоб серце охо-лоджувати, сухар — за пряник, толокно — за торт, дика грушка, водяш ropixn та польова вода — за десерт».

Теперь для сравнения — опись покоев последнего кошевого Петра Калнышевского: «Длинный стол, 30 деревянных и 12 отделанных кожей стульев, шкаф со стеклянной и фарфоровой посудой, четыре канделябра, кровать с балдахином, оловянный умывальник, ванна, подсвечники с серебряными и мраморными украшениями…» Реестр имущества атамана составил внушительный-документ. О масштабе продовольственных запасов можно судить уже по тому, что в подвалах числилось 100 пудов сахара, 10 пудов «закусок греческих разного манеру», 16 пудов ореха-фундука, 20 туш свинины и т. д. Ко всему прочему, Калнышевский слыл разборчивым гурманом. Поблагодарив полкового есаула Федора Легкоступа за поднесенные соленые огурцы и арбузы, кошевой отослал ему пустую бочку с наказом повторить: «Только огурцы так посолить, как первой присылки посолили (а теперешней, другой присылки прокисли) и положить укропа и листа вишневого».

Крайнее средство

Для тех, «кои не хотели у Козаков работать», до поры до времени была открыта негласная возможность влиться в гайдамацкое движение, ширившееся по мере бюрократизации Коша. Объектом нападений запорожских гайдамаков сделались, с одной стороны, местные «доброго состояния козаки», с другой — украинские помещики, а также мусульмане — татары и турки.

Вопрос о том, насколько гайдаматчина была инспирирована духовно-рыцарскими авторитетами («дидамы»), вряд ли когда-нибудь будет разрешен однозначна Организаторами гайдамацких отрядов выступали, как правило, запорожцы. Крупнейшие базы гайдамаков располагались в малодоступных местах войсковых владений: стан на Мигийском острове, урочище Корабельное и прочие. Копируя Сичь в миниатюре, вожди гайдаматчины, тем не менее, не пытались (до

246 _

1768 года) делегировать себе её полномочия, как случалось, когда из-за раскола в Войске могли появиться двое атаманов, две старшины и так далее. Трудно дознаться также, чего было больше в вялых (опять же до 1768-го) карательных мерах Коша к отрядам сиромы: стремления перенести их активность вне Запорожья, отчитаться в своей непричастности перед гетманом и петербургской администрацией или ещё какая-то скрытая цель. Ведь при всей показной лояльности по отношению к России Кош никогда не переставал лелеять мечту о своей полной независимости. Показателен инцидент с греческим владыкой Анатолием Мелесом в 1759–1760 годах, который на ектениях110в Запорожье или вовсе не поминал синодального архиерея, или произносил его имя «неправильно и непристойно».