Книга Фагоцит. За себя и за того парня - Андрей Величко

Инженеры ВНИИ-100 предложили радиоизотопный источник тепла, но мне такое решение не очень понравилось. Поэтому я заранее записал и сейчас продемонстрировал Косыгину ролик, на котором робот-пылесос, урча, ездил по квартире Антонова, заглядывая во все углы, а потом возвращался к базе и утыкался в нее для подзарядки.

– Вот и нам надо так сделать, базу вместо четвертого лунохода. Правда, научный в таком случае останется всего один, так ведь и задачи этой программы в основном лежат в области пропаганды. К тому же медийные ему смогут помочь собирать камни, руки-то у них уже, можно сказать, есть, а сейчас разработчики рассматривают возможность установки чего-то наподобие хвоста, лимит веса еще не исчерпан. А сама база будет просто сундуком с аккумуляторами, солнечными батареями и простенькой электроникой для их контроля и обеспечения стыковки с луноходами. Я уже прикинул, емкости батарей должно хватить для двухнедельного подогрева как самой базы, так и трех луноходов.

Поначалу Косыгин еще делал вид, что рассчитывал именно на такое протекание беседы, и даже задал вопрос о подвижности базы.

– Ее, наверное, лучше не бросать в первом же попавшемся месте, а найти наиболее удобное для выполнения функций, – предположил он. – А это уже подразумевает возможность самостоятельного передвижения.

– Совершенно не обязательно. Она ведь для луноходов, можно сказать, любимая мать и кормилица, они ее на руках будут носить.

Наконец Косыгин, поняв, что подобными методами меня не проймешь, сдался и спросил:

– Виктор, вы еще долго можете продолжать в таком духе?

– Пока не охрипну, поэтому позвольте для начала остановиться на проблемах, которые могут возникнуть при телеуправлении луноходами с Земли. От нее до Луны примерно одна световая секунда, и, значит, минимальная задержка…

– Хватит, сдаюсь, – рассмеялся Косыгин. – Вас, конечно, интересует смысл позавчерашнего концерта.

– Разумеется.

– Ну, во-первых, Леонид действительно заинтересовался вашим, так сказать, творчеством.

– Алексей Николаевич, – кротко сказал я, – мы ведь еще не рассмотрели возможные форматы передачи с Луны телевизионных сигналов.

– А во-вторых, – продолжил собеседник, прекрасно понявший мой намек, – Брежнев обратил внимание, что я последнее время стал выглядеть лучше. И получил объяснение, что мне удалось найти уникума-самородка, умеющего раскрывать скрытые возможности человеческого организма по методам, описанным в романе Ефремова «Лезвие бритвы». Ну, а то, что этот самородок любит музыку и на досуге сам не против сыграть и спеть, пошло уже как дополнение.

– И теперь, значит, мне следует ожидать, что Брежнев скоро в приказном порядке переведет меня на обслуживание себя и тех лиц, улучшение здоровья которых ему может понадобиться, – предположил я. – Мое мнение, оно что, в расчет вообще приниматься не будет?

– Нет, не так. Вы, Виктор, неправильно понимаете суть нынешних отношений в Президиуме. Леонид держится наверху только в силу того, что устраивает почти всех. А грубо отняв вас у меня, он потеряет какое-то количество сторонников, что крайне негативно скажется на его дальнейшей карьере. Поэтому самый для него сейчас оптимальный образ действий – это склонить вас к сугубо добровольному расширению практики и как-то компенсировать мне то, что я не буду этому препятствовать.

– А у него что, уже есть проблемы со здоровьем?

– Это вы меня спрашиваете – кто из нас доктор?

– Да, пожалуй, об этом лучше спросить Семичастного.

– И опять вы ошибаетесь. Органам госбезопасности строжайше запрещено проводить любые разработки высшей партийно-государственной номенклатуры. Если Владимир Ефимович позволит себе такое, то он продержится на своем посту лишь до момента, когда об этом донесут. А кому донести, в комитете всегда найдется. Кстати, к какой категории пациентов по вашей классификации относится Брежнев?

– К «никакой», – ответил я, а сам подумал – и стоило составлять глубоко продуманные планы по удержанию своих способностей в тайне, чтобы уже сейчас от них ничего не осталось!

– Жалко, – вздохнул Косыгин. – Я надеялся на большее.

– Ну так не теряйте надежду, еще рано. У меня в принципе есть возможность сделать «десятым» каждого, но она… хм… несколько своеобразная.

После чего я кратко пояснил, в чем именно эта возможность заключается.

Недостатком сообразительности Косыгин не страдал совершенно, поэтому он, естественно, сразу вспомнил инцидент с Шелепиным.

– Да, – подтвердил я, – так оно все и было. Правда, воздействие Антонова получилось непроизвольным, на волне эмоционального всплеска, и он тогда совершенно не контролировал его силу. А если все будет происходить по заранее обдуманному плану, то, скорее всего, сможет как-то контролировать.

– Кажется, понимаю, – вздохнул Косыгин. – Вы не уверены, что у него все же получится дозировать усилия. Проверить это можно?

– Я к тому и веду речь.

– Значит, вам нужен безнадежный больной, который понимает свое положение и согласится на лечение с тремя примерно равновероятными исходами. Быстрая смерть, полное или почти полное отсутствие результата, выздоровление. Так?

– Почти. Этот человек должен быть сравнительно здоровым.

– То есть как – безнадежно больным, но при этом здоровым? Боюсь, что поиск может сильно затянуться.

– Я имею в виду, что у него еще должны оставаться какие-то силы. Чтобы он не стоял уже полутора ногами в могиле, куда его легко сможет отправить любое внешнее воздействие, не только мое.

– Та-а-к… а давайте попробуем.

Косыгин снял трубку одного из телефонов и коротко бросил:

– Евгений? Зайдите ко мне в кабинет.

Главный косыгинский охранник появился примерно через минуту.

– Как дела у отца вашего подчиненного, Валерия? – спросил его Алексей Николаевич.

Карасев косо посмотрел на меня.

– Молодой человек присутствует при разговоре именно потому, что, возможно, сумеет как-то помочь.

– Злокачественная опухоль головного мозга, – хмуро сказал Карасев. – Неоперабельная. Он сам военный врач, поэтому от операции, шансы на успех которой практически отсутствуют, отказался. От госпитализации тоже. Сейчас он дома, приводит в порядок дела. Врачи дают ему от двух до трех месяцев.

Ох, блин, подумал я. Рак мозга – самая мерзкая болезнь, которую мне доводилось лечить. Это настолько тяжело, что тут как бы самому не сдохнуть. И, главное, случаев успешного лечения ни у меня, ни у Антонова еще не было. Его пациент прожил лишний месяц, а наш с Ефремовым – примерно полгода. И все. Тут всегда требовалось несколько сеансов, причем быстро следующих один за другим, но как раз это не получалось из-за исчезновения паранормальных способностей после каждого. Хотя сейчас я, то есть Скворцов, восстанавливаюсь уже довольно быстро… в общем, надо попробовать.