Книга История пчёл - Майя Лунде

Я с жадностью откусил еще, хотя пирог был пересолен, и запил тепловатой водой прямо из черпака, однако это положение не спасло.

Подойдя к двери, я выглянул наружу: как раз в это время из столицы возвращался вечерний дилижанс. Он остановился в конце улицы, и пассажиры устремились в разные стороны, но ко мне никто не направился. Я кивнул седельнику, смазывающему жиром седло, любезно улыбнулся колеснику, который как раз выкатил из мастерской новенькое колесо, и обменялся коротким приветствием с Альбертой — той, что прежде работала у меня, а сейчас затаскивала в магазин колониальных товаров два больших рулона сукна. Вот они, наши трудолюбивые сельские муравьишки, занятые своими делами. Очевидно, даже Альберта научилась приносить пользу. Быстро переступая крепкими ногами, она взбежала вверх по лестнице.

— Мистер Сэведж! — улыбнулась она мне и осеклась, словно вспомнив о чем-то. — Я вам тут лакомство одно припасла! Погодите-ка немножко.

Она затащила сукно в магазин, а спустя минуту выскочила оттуда с узелком в руках и подбежала ко мне. От запаха ее тела мне стало дурно.

— Что у тебя за дело ко мне? Мне сейчас некогда.

— Я слыхала, вы теперь пчел разводите. — Ее влажные губы растянулись в улыбке, а за ними показались кривые зубы. Мне вдруг вспомнились морские чудовища Сваммердама, но я тотчас же отбросил эту фантазию. — У папаши моего тоже пчелы имеются. Пять ульев! Глядите-ка! — Она взмахнула узелком: — Это вам, попробовать. Вкуснотища!

Не дожидаясь приглашения, она зашла в магазин и, положив узелок на прилавок, развязала его. Внутри оказалось несколько ломтей хлеба и маленький горшочек меда. Альберта приподняла горшочек и громко причмокнула.

— Держите! — И она махнула рукой, подзывая меня. Кожа у нее была грубая, землистого оттенка, на подбородке алели два прыща. Интересно, сколько ей сейчас? По меньшей мере далеко за двадцать — это наверняка. Руки и лицо выдавали, что Альберта чересчур часто работает на солнце.

Она протянула мне ломоть хлеба с расползшимся по нему медом — непрозрачным, неопределенного цвета.

— Попробуйте-ка! — И Альберта откусила большой кусок от своего ломтя.

От запаха ее кожи, меда и недоеденного сваммерпая желудок у меня сжался, но отказаться мне не позволили воспитание и нелепая вежливость, поэтому я послушно откусил.

И кивнул, чувствуя, как хлеб разбухает у меня во рту:

— Недурно.

Я жевал, стараясь не думать о личинках и расплоде, которых вытащили из соломенного улья и перемололи вместе с медом.

Доедая, Альберта не сводила с меня глаз, а когда от хлеба ничего не осталось, она облизала перемазанные медом пальцы, полная смехотворной самоуверенности.

— Чудесно. А теперь за работу.

Она наконец ушла, так виляя бедрами, что я был не в силах глаз оторвать.

Когда Альберта скрылась из виду, я быстро, почти задыхаясь, обошел по кругу магазин. Заметив на прилавке каплю меда, стер ее, уничтожая вместе с ней Альберту, с ее влажными губами, прыщами и почти неприличными вихляющими бедрами. Бедрами, в которые я мог бы вжаться, словно в землю. Но я обуздал себя. Превозмог похоть, пусть даже мне пришлось собрать для этого все силы.

Единственный стул в магазинчике манил меня к себе, и я, спотыкаясь, доплелся до него и плюхнулся всей тяжестью своего начавшего полнеть зада, а потом скрестил на животе руки, словно для того, чтобы удержать себя на месте. Несколько минут я просто хватал ртом воздух, но вскоре жар угас, а тошнота отступила. Да, я действительно смог себя обуздать.

Воздух прогрелся, прямо передо мной в луче солнца танцевали пылинки, медленно кружили в воздухе. Сложив в трубочку губы, я дунул на пылинки, и они разлетелись в стороны, но тотчас возобновили свой танец.

Я снова дунул, на этот раз сильнее. Пылинки вновь отбросило в разные стороны, и вновь они быстро вернулись к своему бесформенному бытию, легкие и не подвластные никаким силам.

Я попытался следить за одной-единственной пылинкой, но в глазах зарябило. Пылинок было чересчур много. Тогда я попробовал увидеть в них единое целое, однако его не существовало — передо мной висело беспорядочное множество крошечных частиц пыли.

Бесполезно. И здесь я бессилен. Они победили меня. Даже над пылью я не властен.

Разбитый и побежденный, я сидел посреди магазина, опять обратившись в беспомощного ребенка.

* * *

Мне было одиннадцать лет. Лучи солнца, проникавшие сквозь плотную листву деревьев, окутывали все вокруг золотистым маревом. Я сидел на земле, влажной и теплой. Стараясь не двигаться, я завороженно наблюдал за большим муравейником. На первый взгляд передо мной было настоящее воплощение хаоса. Каждое отдельное существо казалось таким маленьким и незначительным — как им вообще удалось построить муравейник с меня высотой? Однако шло время, и горизонты моего понимания расширялись. Это занятие никогда не надоедало мне, я часами мог наблюдать за муравьями. Их движения были подчинены строгой логике. Они несли что-то, клали ношу в нужное место и возвращались за следующей партией. Кропотливые и мирные труженики, они выполняли упорядоченную работу, обусловленную инстинктами. И труд этот совершался не отдельной особью, но коллективом. Каждый из них по отдельности ничего из себя не представлял, а все вместе они вырастали в целый муравейник, в единый живой организм.

Осознание этого пробудило в моей душе нечто удивительное, разожгло огонь, страсть. Каждый день я звал отца в залитый золотом лес, охваченный желанием показать ему, что удалось создать этим малюткам, на что способны эти движимые чувством единства существа. Но отец лишь смеялся: «Муравейник? Не лезь туда. Займись лучше чем-нибудь полезным, покажи, что ты умеешь».

В тот день все было так же: он посмеялся надо мной, и я отправился в лес один.

Я сразу же заметил, что в муравейнике что-то изменилось. С восточной стороны, там, где муравейник ничего не защищало от солнечных лучей, сидел жук. По сравнению с муравьями он выглядел настоящим великаном, его спина блестела в лучах солнца. Жук не двигался. Вокруг него словно образовалась пустота — не приближаясь к жуку, муравьи занимались своими обычными делами. Ничего необычного не происходило.

Но вскоре я заметил, что один муравей отбился от семьи и направляется к жуку.

Мало того — он еще и тащил с собой что-то.

Я прищурился. Что же это такое? Что он такое тащит? Личинки. Муравьиные личинки.

За ним последовали еще несколько муравьев, их становилось все больше и больше, муравьи нарушали давно знакомый уклад, и все они действовали одинаково. Каждый из них нес своих собственных детей.

Я наклонился ниже. Приблизившись к жуку, муравьи положили перед ним личинок, а тот потер передние лапки и принялся поедать принесенные дары.

Жучиные челюсти задвигались, и я склонился еще ниже, почти уткнувшись в жука носом. Одна за другой личинки исчезали у него во рту, а муравьи выстроились в очередь, готовые скормить чудищу свое потомство. Во мне крепло отвращение, но оторваться я был не в силах.