Книга Повседневная жизнь французов при Наполеоне - Андрей Иванов

Барон Кемпелен впервые продемонстрировал свой аппарат еще в 1769 году — когда Наполеон родился. Изобретатель посетил Россию, где среди побежденных оказалась Екатерина II, хорошо игравшая в шахматы. Он был в Польше, объехал всю Германию, навестил Париж и Лондон. Барон умер в 1804 году, после чего «турка» купил импресарио Мальзель. Новый владелец вторично объехал Германию, давая сеансы.

Игроки, прятавшиеся внутри аппарата, менялись. Но, судя по результату, все они были хорошими мастерами — из трехсот партий проиграли лишь шесть. Между тем их соперниками были аристократы — любители шахмат, имевшие достаточно времени для того, чтобы совершенствовать свои игровые навыки.

Каждый показ был настоящим спектаклем, на котором присутствовала многочисленная и блестящая публика. Успех «автомата» вдохновлял и литераторов, и театральных режиссеров. В 1801 году Марселье и Шаре поставили в Париже водевиль под названием «Игрок в шахматы».

Сохранились записи двух партий Наполеона с мадам Клер де Ремюза, игранных соответственно в Париже и Мальмезоне[264], и партия с генералом Бертраном на острове Святой Елены. Эти три партии он выиграл, причем удивительно быстро!

Луи Шарль де Лябурдонне, в будущем знаменитый шахматист, издатель журнала «Паламед» и автор учебника «Новейшее начертание о шахматной игре», родился в 1797 году. Во времена Империи он был юношей.

Выходец из богатой семьи, Лябурдонне в дальнейшем увлекся финансовыми предприятиями и потерял состояние. Шахматы стали для него единственным источником дохода. Он работал секретарем парижского шахматного клуба, получая при этом небольшое жалованье, и играл на ставки в кафе. Лябурдонне был женат на англичанке.

Когда он победит чемпиона Англии Александра Мак-Доннела в серии исторических матчей, французы назовут это «реваншем за Ватерлоо».

Оппозиция в салонах

В феврале 1803 года салон госпожи Рекамье, где принимали и либералов, и республиканцев, и роялистов, был «закрыт». Власть запретила большие приемы, обычно проводившиеся по понедельникам. Это не приказ, но такое повеление, противиться которому никто бы не посмел.

До Наполеона доходили сведения о том, что говорят о предпринятом им изменении состава трибуната[265] — органа, обсуждавшего законы.

— Трибунат очистили от накипи, — сказал человек, разделявший позицию правительства.

— Вы хотите сказать, сливки сняли?! — парировала госпожа де Сталь.

Среди удаленных был Бенжамен Констан. Он «походил на вечного студента: высокий, сутулый, неловкий, сильно близорукий, бормочет что-то себе под нос… И однако, какой ум!» — восклицает биограф Франсуаза Важнер.

Чтобы стать членом трибуната, Констан прошел «тернистый» путь. Он не был лично знаком с Бонапартом, а потому попросил некое влиятельное лицо представить его первому консулу. «Вы сами чувствуете, что я ваш, — сказал Констан Наполеону. — Я не из тех идеологов, которые умеют только думать и воображают, что этого достаточно. Мне нужно что-нибудь положительное. Если вы меня назначите, вы можете рассчитывать на меня».

Тогда еще и Сиейес был в силе, а потому Констан прошел через двор и попал к нему. Тут нужен другой ключик. «Вы знаете, как я ненавижу силу; я не могу быть другом сабли. Мне нужны принципы, мысли, справедливость. И потому, если вы подадите за меня голос, вы можете рассчитывать на меня, так как я жестокий враг Бонапарта».

Спутник и помощник Констана[266] не мог прийти в себя от изумления.

«Я сделал Бенжамена Констана членом трибуната, я удалил его, когда он пустился в болтовню: это называлось устранить — удачно найденное слово. Ум Бенжамена сродни уму геометров со всеми их теоремами и короллариями, а сам он так и остался великим делателем брошюр», — скажет Наполеон на острове Святой Елены.

Писатель, публицист и приверженец монархии по английскому образцу, Бенжамен Анри Констан де Ребек был часто раздираем противоречиями. Во время революции он выступал и против роялистов, и против якобинцев, а затем — в поддержку Директории. Изгнанный в 1802 году из трибуната, он в следующем году эмигрировал, чтобы вернуться только после реставрации Бурбонов.

Автобиографический роман «Адольф», впервые напечатанный в Лондоне в 1815 году, принесет ему большую славу. «Б. Констан первый вывел на сцену сей характер», — скажет позднее А. С. Пушкин, имея в виду главного героя романа — «сына века».

Анна Луиза Жермена де Сталь (по мужу Сталь-Гольштейн) была на год старше Констана. Она получила разностороннее домашнее образование и стала женой шведского посланника. Ее первыми сочинениями стали «Письма о произведениях и личности Ж Ж Руссо» и трагедия «Джейн Грей».

Писательница восторженно встретила революцию, но отвергла якобинскую диктатуру. В грозном 1793 году она переселилась в замок Коппе, расположенный в Швейцарии. Здесь она похоронила мать и прожила два года с отцом, знаменитым банкиром Неккером.

В 1796 году госпожа де Сталь вернулась в Париж после того, как Французская республика была признана Швейцарией. После триумфального возвращения Наполеона из Италии она пыталась установить с ним отношения, но тот «не обратил на нее особого внимания». Так говорит Талейран, в доме которого произошла встреча писательницы с героем Италии. На самом деле Бонапарт произнес несколько приветливых слов и рассказал о том, как по дороге через Швейцарию он безуспешно пытался разыскать отца госпожи де Сталь в Коппе[267].

Не уделить ей никакого внимания Наполеон не мог — ведь в Италии он получал от нее письма, похожие на объяснения в любви. «Бурьенн, — говорил генерал своему секретарю, — понимаете ли вы хоть что-нибудь в этих несуразностях? Эта женщина совсем сумасшедшая».

В присутствии Наполеона она действительно теряла голову и однажды призналась Люсьену Бонапарту: «Перед вашим братом я вдруг тупею, потому что хочу ему понравиться. Я вдруг теряю всякое воображение, хочу с ним говорить, ищу слова и произношу все фразы вкривь и вкось. Я хочу заставить его обратить на меня внимание и — увы! — делаюсь в его присутствии глупа, как индюшка».

Жозеф Бонапарт как-то сказал Наполеону: «Если бы вы оказали ей хоть немного расположения, она молилась бы на вас». Наполеон ответил: «О, это слишком! Мне это поклонение ни на что не годится, потому что женщина эта уж чересчур дурна собой».