Книга Смерть и воскресение царя Александра I - Леонид Бежин

Наверное, и Екатерина во многом думала так же или понимала это неким особым чутьем. Свои оттенки здесь были и у Павла, и Александр в этом смысле их прямой наследник. И вот этим-то пониманием он и пожертвовал мадам де Сталь, не стал говорить в ее салоне, что либерализм не для всех, и таким образом подвергать сомнению либеральные ценности. Напротив, он всячески превозносил их; он дал полную волю своим либеральным настроениям. Да, понимание оставил при себе, а настроения выплеснул наружу, ведь для либерала в душе самое сладкое – выговориться, исповедаться (либерал в действии больше молчит). Вот и Александр действительно выговорился вволю и по поводу Бурбонов, и об испанском короле Фердинанде, уничтожившем конституцию по восшествию на престол, и по польскому вопросу, и о крепостном праве в России. Последний вопрос был особенно щекотливым, поскольку в глазах слушателей явно читалось: как же такой либеральный монарх, как Александр, способен сохранять в своей стране крепостное право? Ведь оно ничем не лучше, чем рабство в Америке, против которого он так искренне, прочувствованно, с пафосом, с горячностью выступал, и уж совершенно естественно, что Александр не мог быть поборником крепостного права. России он прочил будущее, может быть, и не столь либеральное, как в Европе (в более сглаженных формах), но без крепостного права, хотя большинство помещиков по-прежнему за него упорно держались. Но Александр сумеет сломить их упорство. В необходимости отмены крепостного права у него нет ни малейших сомнений, но вот когда это может случиться? Ответ Александра следует воспринимать и как дань его особым, несколько даже экзальтированным либеральным настроениям, и как прекрасную мечту, которой суждено было осуществиться лишь через полстолетия: «С Божией помощью крепостное право будет уничтожено еще в мое царствование».

Что думал при этом Феодор Козьмич? «… еще в мое царствование», – это говорит тридцатисемилетний Александр. Значит, этому царствованию положен предел. Наполеон побежден, Европа освобождена, – значит, остается завершить последнее – уничтожить крепостное право, и тогда… тогда можно сложить с себя бремя власти и уйти. Мы уже убедились, как настойчиво преследует Александра это желание, и любое его высказывание о сроках, пределах своего царствования невольно соотносится с ним.

Разумеется, мадам де Сталь не услышала этого в его словах, а услышала совсем иное, близкое и понятное ей, заставившее умильно воскликнуть: «Что за человек, этот император России! Без него мы не имели бы ничего похожего на конституцию. Я от всего сердца желаю всего того, что может возвысить этого человека, представляющегося мне чудом, ниспосланным Провидением для спасения свободы, со всех сторон окруженной опасностями».

Как все перемешалось в женской голове! С Александром они беседовали очень много, подолгу, и в присутствии публики и наедине, и некоторые его выражения мадам де Сталь усвоила как свои. И прежде всего она переняла у него привычку, столь свойственное ему обыкновение во всем ссылаться на волю Провидения, все приписывать этой воле. И вот получается, по мадам де Сталь, что у Провидения нет иной заботы, кроме как спасения свободы в Европе от происков ее врагов.

Итак, по этому отзыву просвещенной и эмансипированной женщины видно, что Александр в ее мнении победил, и это, повторяем, не могло не приносить ему удовлетворения. Однако к одной победе он добавил и другую и, уделяя внимание женщине, раздражавшей Наполеона и враждебно настроенной к нему (правда, после возвращения Наполеона с Эльбы это отношение изменится), проводил время в кругу женщин, ему близких, им ценимых, даже боготворимых. Он наносит визиты двум супругам Наполеона – Марии-Луизе, дочери австрийского императора Франца, законной императрице, и покинутой Жозефине, и коротает долгие вечера в обществе дочери Жозефины королевы Гортензии. При этом Александр не только борется с тенью Наполеона, проявляет великодушие к его семье, учтивость и галантность истинного победителя. Он знает, как его поведение неприятно для Людовика XVIII: королю, конечно, донесут, что русский монарх, глава коалиции, свергнувшей Наполеона, оказывает подчеркнутое внимание членам его семьи и так ласково обращается с сыном, Наполеоном II, маленьким королем римским, которого многие прочили на престол.

Собственно, этот ребенок – соперник Бурбонов в их праве на трон, такой же ненавистный для них, как и его отец. Но это не останавливает Александра: он даже рад позволить себе маленькую месть за ту холодность, с которой его принял Людовик в Компьене. Принял, важно восседая в кресле, а Александру предложил стул. За обедом же капризно потребовал, чтобы ему, королю, а не гостю, первому подали блюдо. Незадолго до этого, покидая Англию, этот король так благодарил англичан, словно это они, а не Александр вернули ему трон. Соответственно и в Париж его ввезла английская карета, запряженная восьмеркой лошадей; на короле был английский кафтан и английская шляпа с роялисткой кокардой, приколотой английским принцем-регентом. Собственноручно!

Поэтому Александр и не делал тайны из своих визитов и не препятствовал той огласке, которую они получали, с усмешкой думая о том, как недовольно ворочается в своих креслах старый Людовик. У Марии-Луизы в Рамбуйе он пробыл недолго, подозревая о том невольном смятении, которое мог вызвать его визит, хотя император Франц заранее предупредил о нем дочь и просил полюбезнее принять русского императора. Мария-Луиза, послушная воле отца, разумеется, обещала, но чего ей это стоило! Александр почувствовал по первым минутам неловкости, что она явно собиралась обороняться, воспринимая его не столько как союзника своего отца, связанного с Австрией многими обязательствами, сколько как главу враждебной коалиции, воюющей против ее мужа. Но он заговорил с нею так легко и непринужденно, что вскоре ее настороженность исчезла и она осталась если не очарована, то во всяком случае приятно удивлена его манерами, учтивостью, обходительностью, а главное, искренностью и добротой, светившихся в глазах, внушаемых жестами и улыбками.

Александра отвели к сыну Наполеона, маленькому королю римскому. Ребенок был не просто прелестен, как бывают прелестны в этом возрасте дети, и не просто похож на отца, но что-то в его облике наводило на мысль о том, что это сын гения, сын великого человека, каким Александр всегда считал Наполеона. Александр не мог им не залюбоваться, стараясь угадать, какая ему выпадет судьба и какое его ждет будущее. Он ласково заговорил с ним, подозвал к себе, обнял и поцеловал, а затем много лестного сказал о нем матери. Прощаясь с Марией-Луизой, Александр просил ее видеть в нем своего друга и покровителя и всегда обращаться за помощью. Она заверила, что непременно воспользуется его любезностью, но, несмотря на благоприятное впечатление от этой встречи, все-таки почувствовала облегчение, когда он уехал.

Мужу в Фонтенбло Мария-Луиза написала, что, как она ни храбрилась, сердце ее обмирало от страха в обществе грозного императора.

Побывав в Рамбуйе у Марии-Луизы, Александр отправился во дворец Мальмезон под Парижем, где жили Жозефина и королева Гортензия с детьми. Жозефине было уже пятьдесят, и нельзя сказать, чтобы она сохранила все свое очарование: красота ее, конечно, поблекла, но в присутствии Александра вспыхнула той последней вспышкой, которая закатным сиянием озаряет жизнь женщины, делает ее еще более прекрасной, чем в юности. Тем более такой женщины, как Жозефина с ее удивительной, необыкновенной, счастливой и драматичной судьбой. Но эта же судьба уготовила ей раннюю смерть, и жить ей оставалось недолго (она умрет совсем скоро, 29 мая 1814 года). Собственно, последние годы она и не жила, а угасала, похожая на призрачную тень, но благодаря Александру вновь почувствовала себя женщиной, способной нравиться, привлекающей к себе внимание, окрыленной своим успехом.