Книга Тринадцать вещей, в которых нет ни малейшего смысла - Майкл Брукс

Взвесив образец какого-либо вещества — скажем, углерода, — можно с помощью школьного учебника установить в приближении, сколько в нем содержится атомных частиц. Так, в одном грамме химически чистого углерода их около 5 х 1022. Кажется, тьма несусветная… и верно: для наглядности это число можно изобразить в виде пятерки с двадцатью двумя нулями. В растворе 3 °C «подобия» куда как меньше: если взять те самые пятнадцать капель, по расчетам выходит не более десятимиллионной доли атома. А поскольку расщепить атом на такие части (во всяком случае, тряся его в пробирке) мы не можем, то резонно счесть, что нужного вещества там нет и в помине. В обычной медицинской практике препараты действуют, включаясь в биохимию организма, для чего хотя бы несколько молекул лекарства должны попасть в тело больного. Гомеопатия же эту необходимость походя игнорирует. По всем законам любых наук ее снадобья не могут повлиять на пациента никаким реально значимым путем.

Отцу-основателю гомеопатии Христиану Фридриху Самуэлю Ганеману всё это, разумеется, было известно, потому он и объявил, что, мол, дело не в химическом составе, а в некоей «энергии», которую медикамент якобы передает воде. А поскольку такой энергетический процесс науке не известен, самоочевидный вывод состоит в том, что, если гомеопатические средства и производят какое-то действие, оно решительно ничем не отличается от эффекта плацебо.

Первая попытка опровергнуть это мнение строго научными методами была сделана в лаборатории французского иммунолога Жака Бенвениста. В 1988 году он убедил редакцию журнала «Нейчур» напечатать отчет об эксперименте, показавшем, что свойства воды изменяются под влиянием «памяти» о молекулах некогда растворенных в ней веществ. Условием публикации стало повторение опыта в сторонних лабораториях. Это и было выполнено в Марселе, Милане, Торонто и Тель-Авиве. Выпустив работу Бенвениста с положенными оговорками, редакция порекомендовала сделать еще один «дубль», на сей раз в присутствии и при активном участии трех независимых экспертов. Тогдашний редактор «Нейчур» Джон Мэддокс, иллюзионист и скептик по призванию Джеймс Ранди и химик Уолтер Стюарт, эксперт по лженауке, провели неделю в парижской лаборатории Бенвениста. Их полный отчет читался как авантюрный роман, краткая же версия ограничилась сообщением о том, каким образом гости обнаружили, что Бенвенист обманут собственной ассистенткой, подделывавшей данные во имя укрепления гомеопатической веры.

«Нейчур» разразился шквалом критики и самокритики. Бенвенист, правда, пытался обороняться, поминая даже маккартизм и охоту на ведьм, но был поджарен как рождественский гусь. На следующий год работодатель, французский Национальный институт здравоохранения и медицинских исследований, влепил ему выговор за халатность и злоупотребление авторитетом науки. А через два года после скандала не стал продлевать контракт с Бенвенистом.

И все заглохло до тех пор, пока в скользкую тему не вмешалась Мадлейн Эннис, профессор-иммунолог в университете Квинс в Белфасте. Та всегда относилась с трезвым скептицизмом к гомеопатии вообще и к исследованиям Бенвениста в частности. Когда же после публикации его результатов Эннис снова высказалась в этом духе, изготовители гомеопатических средств попросили ее присоединиться к перепроверке эксперимента. Она с готовностью согласилась, ожидая получить новые аргументы против гомеопатии. А по окончании опытов призналась в «невероятном удивлении». Газете «Гардиан» она сообщила: «Несмотря на предубеждение против гомеопатических теорий, эти результаты заставили меня притушить недоверие и поискать разумных объяснений».

Повторные тесты проводились в четырех лабораториях в Италии, Бельгии, Франции и Голландии. Скепсис профессора Эннис не был единственной гарантией их надежности. Гомеопатические растворы и контрольные образцы изготовили три других лаборатории, не принимавших никакого иного участия в опытах. И в представленных ими растворах были выявлены молекулы — вернее, давние косвенные следы — гистамина.

С гистаминовым эффектом знаком любой, кому случалось маяться сенной лихорадкой. Иммунная система организма, борясь с аллергенными раздражителями, реагирует болезненными симптомами — зудом, сыпью, отеками лица и носоглотки, удушьем, насморком и слезотечением. Все эти эффекты производят так называемые нейромедиаторы, присутствующие в кровеносных сосудах. В капельке крови около 15 000 лейкоцитов; примерно 150 из них — базофильные гранулоциты: в них находятся крошечные гранулы нейромедиаторных веществ, в том числе гистамина.

Он контролирует работу базофилов. Как только те выделили в кровь определенную дозу нейромедиаторов, присутствие гистамина блокирует распространение ядовитых агентов заодно с собственной секрецией — чтобы больной, скажем, не задохнулся насмерть. На этом эффекте и основывался эксперимент, удививший Эннис.

Лаборатории, где приготовлялся сверхслабый гистаминовый раствор, прислали исследователям две партии образцов; в контрольных находилась дистиллированная вода. Раствор имел стандартную гомеопатическую концентрацию, то есть не содержал молекул исходного вещества, практически не отличаясь от воды. В ходе опыта в каждую пробирку были добавлены базофильные гранулы, окрашенные в синий цвет, вместе с антииммуноглобулином Е. Этот препарат вызывает реакцию, при которой гранулы обесцвечиваются и выпускают гистамин.

Так и произошло в чистой воде. Но когда окрашенные гранулы и антииммуноглобулин поместили в гомеопатический раствор, тот никак не отреагировал. «Призрачного эха» гистамина в содержимом пробирок оказалось достаточно, чтобы помешать его выделению.

Статистически значимые результаты были получены в трех лабораториях из четырех. Данные последней тоже оценивались положительно: сверхслабый раствор как будто подавлял дегрануляцию сильней, чем простая вода, но точно определить разницу не удалось.

Эннис это не удовлетворило: в подсчеты синих и бесцветных гранул могла закрасться ошибка, так как они велись на глазок. Исследовательница решила повторить измерения, исключив субъективный фактор, чтобы никакой тайный приверженец гомеопатии в кругу экспериментаторов не смог исказить их результат даже непроизвольно. На сей раз она «пометила» базофилы антителами, вызывающими свечение, если секреция гистамина подавляется. Подсчет вел светочувствительный датчик. Результат был тот же.

Отчет об экспериментах, опубликованный в международном медицинском журнале «Исследования воспалений» («Inflammation Research»), завершался выводом: «Не только в фармакологических концентрациях, но и в сверхслабых растворах гистамин в присутствии антииммуноглобулина Е активировал базофильные гранулоциты в статистически значимых количествах».

Впрочем, к собственному опыту Эннис отнеслась не менее критично. Он был поставлен на ограниченном материале и никем не воспроизведен. Первая известная попытка повторить ее эксперимент для программы Би-би-си «Горизонт» провалилась. Эннис присутствовала на тестовой проверке, но затем устранилась, сославшись на недочеты в протоколе. Опыты, проведенные исследовательской группой Адриана Гуггисберга в Бернском университете, также не обнаружили ожидаемых эффектов в гомеопатических растворах гистамина. В отчете швейцарских ученых, опубликованном в 2005 году в журнале «Комплементарные терапии в медицине» («Complementary Therapies in Medicine»), подчеркивалось, что самые незначительные изменения при постановке эксперимента могли серьезно отразиться на его результатах: здесь способны повлиять и температурный режим обработки базофилов, и сроки изготовления препарата.