Книга Девочки - Эмма Клайн

— Вот это вот, — сказал Расселл. Расхаживая из стороны в сторону, он быстро сбряцал песенку. — Я только что ее придумал, а она уже стала хитом.

Гитара была расстроена, звук получался плоский и гнусавый, но Расселл этого будто не замечал. Он говорил лихорадочно, захлебываясь.

— А вот еще одна.

Он покрутил колки, ударил по струнам — раздалось нестройное бренчанье. Я пыталась поймать взгляд Сюзанны, но она не отрываясь смотрела на Расселла.

— Это будущее музыки, — перекрикивал он какофонию. — Они думают, что понимают в музыке, потому что их песни крутят по радио, но ни хера они не понимают. У них в сердцах нет истинной любви!

Никто, казалось, не слышал, как он обкусывал краешки слов, — они эхом повторяли все за ним, вместе с ним страстно кривя рты. Расселл был гением, это я так Тому сказала, — но теперь я вдруг отчетливо представила, как дрогнуло бы от жалости лицо Тома, если бы он увидел Расселла, и я возненавидела Тома за это, потому что и сама слышала все эти дыры в песнях, слышала и понимала: они сырые, и даже не сырые, а просто плохие, сентиментальная патока, слова про любовь картонные, как будто их писал школьник, — сердечки, намалеванные пухлой рукой. Солнышко, цветочки и улыбки. Но окончательно я не могла этого признать, даже тогда. Какое у Сюзанны делалось лицо, когда она на него смотрела, — как же я хотела быть с ней. Я думала, что если любишь кого-то, то эта любовь становится чем-то вроде страховки: человек видит, какие сильные, какие глубокие у тебя к нему чувства, и это учитывает. Мне казалось, что это справедливо, словно вселенной хоть сколько-то сдалась эта самая справедливость.

Бывало, мне что-нибудь снится, я проснусь — и мне кажется, что я на самом деле что-то видела, какую-нибудь картинку, деталь, и вместе со мной это чувство проникало из мира снов в реальность. А потом меня оглушало — нет, я не замужем, нет, я не взламывала никакого кода, чтобы куда-то сбежать, — и от этого делалось по-настоящему грустно.

Когда Расселл велел Сюзанне поехать к Митчу Льюису и преподать ему урок, — мне все казалось, будто я при этом присутствовала: черная ночь, сухой, тикающий стрекот сверчков и жуткие эти дубы. Но меня там, конечно, не было. Я столько об этом читала, что эта сцена так и стояла у меня перед глазами, окрашенная в слепящие тона детских воспоминаний.

Я тогда ждала Сюзанну у нее в спальне. Злилась, отчаянно по ней тосковала. Вечером я много раз пыталась с ней поговорить, дергала ее за руку, ловила взгляд, но она отмахивалась. “Потом”, — сказала она, и мне этого хватило, чтобы навоображать себе, как это ее обещание исполнится в ее сумрачной спаленке. Когда послышались шаги, у меня защемило в груди, в голове осталась только одна мысль — Сюзанна пришла! — но тут меня по лицу мазнуло чем-то мягким, и я резко открыла глаза. Это была всего-навсего Донна. Она швырнула в меня подушкой.

— Спящая красавица, — прохихикала она.

Я снова постаралась улечься покрасивее. Из-за моей нервной возни простыня сбилась, я напряженно ловила каждый звук, думая, что это идет Сюзанна. Но в ту ночь она не пришла. Я ждала сколько было сил, прислушиваясь к каждому скрипу, к каждому стуку, но потом сдалась и забылась прерывистой дремотой.

Сюзанна же была с Расселлом, у него в трейлере. Они, наверное, трахались до духоты, Расселл бубнил в потолок свои планы насчет Митча. Представляю, как он подбирался к самому главному, а потом ловко обходил детали, чтобы Сюзанне казалось, будто они думают об одном и том же, что это и ее идея.

— Моя адская гончая, — ворковал он с ворочавшимся в глазах безумием, которое можно было принять за любовь.

Странно было думать, что Сюзанна на такое польстится, но да, на нее это действовало. Он трепал ее по голове — до такого нервного восторга мужчины обычно любят доводить собак, и можно представить, как нарастало напряжение, желание влиться в поток, который накроет тебя с головой.

— Это должно быть что-то большое, — говорил Расселл. — На что они не смогут закрыть глаза.

Я так и видела, как он наматывает на палец прядь ее волос, тянет, совсем легонько, так что Сюзанна и сама не знает, что это в ней дернулось — боль или наслаждение.

Он отворяет дверь, подталкивает к ней Сюзанну.

Весь следующий день Сюзанна была сама не своя.

То убегала — с таким лицом, будто куда-то опаздывает, — то о чем-то взволнованно шепталась с Гаем. Я ревновала, я отчаивалась, зная, что не могу тягаться с той ее частью, которой безраздельно владел Расселл. Она замкнулась в себе и обо мне почти не думала.

Я нянчилась со своим замешательством, выдумывала обнадеживающие объяснения, но когда улыбалась ей, она моргала в ответ, точно не сразу меня узнавала, точно я была незнакомкой, которая, например, просто вернула ей потерянную записную книжку. Я заметила, как запаивается ее взгляд, как она наглухо уходит в себя. Только потом я пойму, что это все были приготовления.

Мы поужинали разогретыми бобами, на вкус они отдавали алюминием, пригорелым соскребом со дна кастрюли. Потом — черствый шоколадный торт со слоем заиндевелой глазури. Есть решили в доме, поэтому все расселись на занозистом полу, пристроив тарелки на коленях. Над едой приходилось ссутуливаться, как пещерным людям, — впрочем, ели мало. Сюзанна тыкала пальцем в торт, смотрела, как он крошится. Во взглядах, которыми они обменивались, прорывалось с трудом сдерживаемое веселье, общий сговор, который обернется неожиданным праздником. Донна с многозначительным видом передала Сюзанне тряпку. Я ничего не понимала и в этом своем жалком недоумении была слепой, заискивающей.

Я набиралась духу, чтобы заставить Сюзанну поговорить со мной. Но, вскинув голову от мерзкой кашицы на тарелке, увидела, что она уже встала, повинуясь неизвестным мне указаниям.

Они куда-то уезжают, поняла я, когда бежала за ней, следуя за лучом ее фонарика. Всхлип, всплеск отчаяния: Сюзанна уезжает и меня с собой не берет.

— Возьми меня с собой, — сказала я.

Она стремительно рассекала траву, я изо всех сил старалась не отставать. Лица ее я не видела.

— Куда взять? — спросила Сюзанна, голос у нее был ровный.

— Туда, куда вы едете. Я знаю, вы ведь куда-то едете.

Бойко, колко:

— Расселл тебя никуда не звал.

— Но я хочу, — сказала я. — Пожалуйста.

Нельзя сказать, что Сюзанна согласилась. Но она замедлила шаг, чтобы я могла за ней угнаться, теперь я шла по-другому — с ней, а не за ней.

— Тебе нужно переодеться.

Я оглядела себя, пытаясь понять, что ее не устраивает: хлопковая рубаха, длинная юбка.

— В темную одежду, — сказала она.

14

Поездка была муторной и нереальной, как долгая болезнь. Гай за рулем, на переднем сиденье — Хелен и Донна, Сюзанна — сзади, я сидела рядом с ней. Она смотрела в окно. Внезапно наступила темная, глубокая ночь, машина проносилась под фонарями. Их сернистый свет скользил по лицу Сюзанны, по нашему общему оцепенению. Иногда мне кажется, что я так и сижу в той машине. Что какая-то часть меня до сих пор там.