Книга Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

Один из четырех членов Кабинета министров со слугами

Монах за приготовлением ежедневного подношения божествам

Издалека послышались звуки труб: процессия приближалась. По толпе прошел шепоток, но тут же снова все затихло, воцарилось почтительное молчание. Показалась голова процессии. В авангарде шли монахи-слуги, они торжественно несли в руках тюки с завернутыми в желтый шелк личными вещами Божественного Правителя. Желтый – цвет реформированной ламаистской церкви, которую для краткости иногда называют просто «желтой церковью». О том, почему этот цвет стал ее символом, есть старая легенда.

Цонкапа, великий реформатор буддизма в Тибете, в день своего вступления в монастырь Сакья был последний в очереди послушников. Когда пришел его черед облачаться, обычные красные монашеские шляпы закончились. В качестве головного убора ему дали первую попавшуюся шляпу, которая случайно оказалась желтой. С тех пор Цонкапа никогда больше ее не снимал, и этот цвет стал символом реформированной церкви.

Далай-лама тоже носил во время приемов и церемоний желтую шелковую шапочку, и того же цвета были все принадлежавшие ему предметы. Использовать желтый цвет была его привилегия.

Вскоре мимо нас стали проносить в клетках любимых птиц Божественного Правителя. Время от времени попугай выкрикивал тибетские приветствия, и верующие встречали их восторженными вздохами, будто это были слова самого божества. За слугами на некотором отдалении следовали монахи, несшие флаги с религиозными надписями, дальше ехали верхом облаченные в яркие традиционные одежды музыканты со старинными инструментами. Они издавали странные ноющие звуки, а барабаны громыхали не совсем согласованно, но вместе все это получалось громко и выглядело очень торжественно. За оркестром двигались цедруны, тоже верхом и в порядке, строго соответствующем их рангу. За ними слуги вели пышно украшенных любимых коней Далай-ламы. Сбруя у них желтая, а все металлические ее детали и седла – из чистого золота. В качестве попон используют тяжелую русскую парчу. Лошади, будто сознавая свою ценность, грациозно и своенравно пританцовывали перед застывшей в молчаливом восторге толпой.

Потом настал черед первых лиц государства. Представители самых высоких рангов, которые удостоились чести быть личными помощниками Божественного Правителя, – камергеры, кравчие, учителя и все, кто отвечает за связи с правительством и народом. Только они, помимо родителей, братьев и сестер, имеют право разговаривать с юным божеством. Всё это монахи ранга настоятеля монастыря, одетые в желтый шелк поверх монашеского платья. По обеим сторонам от них шли высоченные солдаты личной охраны Его Святейшества, которых тщательно подбирают по росту. Все они не меньше двух метров ростом, а один, как я слышал, был аж два метра сорок пять сантиметров. Настоящие великаны с широкими плечами, которые подчеркивались наплечниками в одежде, в руках они держали длинные плетки. Единственные человеческие слова, которые слышались в тишине, принадлежали им: они постоянно густым басом повторяли, чтобы все отошли подальше и сняли шляпы. Наверное, это часть церемонии, потому что люди и так почтительно стояли по самому краю дороги, склонив головы и молитвенно сложив руки, а многие даже бросались на землю.

Затем торжественно ехал главнокомандующий тибетской армией с саблей наголо. Его форма цвета хаки смотрелась удивительно невзрачно на фоне тяжелых парчовых и шелковых нарядов других участников процессии. Впрочем, так как он волен был выбирать украшения для формы в соответствии со своей фантазией, то эполеты и ордена у него были из чистого золота, на голове красовался тропический пробковый шлем.

И вот наконец – все вокруг затаили дыхание – приближается желтый шелковый, золотом сверкающий на солнце паланкин юного Живого Будды. Его несут тридцать шесть мужчин в костюмах из зеленого шелка и красных тарелкообразных шляпах. Игра этих сочных цветов – желтого, зеленого, красного – завораживает. Над паланкином монах держит огромный, переливающийся всеми красками зонт из павлиньих перьев. Вся эта картина, будто взятая из давно позабытой восточной сказки, – настоящий праздник для глаз.

Мы хотим увидеть Далай-ламу

Все вокруг замерли в глубоком поклоне, никто не решается поднять глаз. Наверное, наши фигуры заметно выделялись в толпе, потому что мы склонились лишь чуть-чуть, стремясь во что бы то ни стало разглядеть Далай-ламу. И вот – к стеклу паланкина приближается точеное личико и улыбается нам! Черты полны естественной грации и достоинства, улыбка совершенно ребяческая. Мальчику тоже было очень интересно посмотреть на нас – мы почувствовали, как скользнул по нам его взгляд.

Медленно, ритмично и торжественно покачиваясь, паланкин проплыл мимо.

Удивительно, насколько точны и синхронны движения тридцати шести носильщиков. Позже я слышал, что они под руководством вельможи четвертого ранга неделями тренируются носить точную копию этого паланкина – вот откуда берется такая слаженность и ритмичное покачивание.

Духовная часть процессии миновала, настал черед светской власти. На великолепных скакунах по обеим сторонам паланкина ехали все четверо членов Кабинета министров. За ними несли еще один портшез, столь же роскошный, только носильщиков у него было меньше, – там восседал регент. Полный его титул – Тактра Гьелцаб Римпоче[52] – в переводе означает «Тигриная скала, драгоценный заместитель владыки». Это был старик семидесяти трех лет от роду. Он молча смотрел перед собой, даже улыбкой не приветствуя толпу, и как будто вовсе не замечая ее. Суровый заместитель юного божества имел равное количество врагов и друзей. Молчание стало почти давящим. За регентом верхом ехали представители «трех столпов государства» – настоятели монастырей Сэра, Дрепун и Гандэн. На них тоже были желтые накидки поверх монашеских одеяний, но шерстяные, а на бритых головах – плоские позолоченные шляпы из папье-маше. За ними двигалась светская знать – от высших рангов к низшим. У каждой группы особые костюмы, особенно привлекали мое внимание разнообразные головные уборы. Совсем гротескно смотрелись малюсенькие белые шапочки низшей знати, которые закрывали только узел волос на затылке и завязывались ленточками под подбородком.

Я был еще поглощен зрелищем, когда моих ушей достигли знакомые звуки. Надо же – гимн Англии! На половине дороги к летней резиденции расположился оркестр личной охраны. И вот сейчас мимо него проносят паланкин с Далай-ламой, и солдаты личной охраны отдают честь, исполняя английский гимн. Мне в жизни приходилось слышать и лучшее исполнение этой музыки, но никогда она меня еще так не потрясала. Это было, как я узнал позже, подражание европейским обычаям, не совсем верно понятым. Дирижер оркестра личной охраны вместе с несколькими другими офицерами проходил подготовку в английских частях в Индии. Он заметил, что эту мелодию исполняют в торжественных случаях и разучил ее. Насколько я знаю, на музыку был даже написан тибетский текст, но я ни разу не слышал, чтобы его исполняли.