Книга Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского - Ханну Мякеля

И попугаю было неплохо. Как ни странно, Стасику на новом месте понравилось. На попечении тещи он стал ласковее. Самец, он терпел самок, в том числе человеческих. А все самцы (мужчины) были для него ничего не подозревающими конкурентами, их Стасик клевал или щипал. Эдуарду он чуть не искромсал все ухо, и не один раз, а два.

Я, таким образом, и по передвижениям моего попугая мог судить о том, что происходило в России. Новый брак оказался, по всей видимости, более прочным, если сравнивать с судьбой попугая. По крайней мере, на какое-то время.

На попечении тещи Стасик даже научился говорить, что, со своей стороны, заставило Ээту снова заинтересоваться им. Замаячило возвращение Стасика домой.

Добывание средств к существованию действительно отнимало у Эдуарда немало сил, в своих письмах он много говорит о работе. Деньги, похоже, по-прежнему поступали с телевидения, с пьес, с фильмов, со всего того, что в писательском труде все же наконец стало второстепенным. Эдуард закончил несколько новых детских книг и временами преисполнялся надежд на их издание. Одной из новых рукописей была повесть «25 профессий Маши Филипенко» (на финский не переводилась), другой — «Меховой интернат», она публиковалась в переводе на финский в 1990-е годы в петрозаводском журнале Punalippu («Красное знамя») с продолжением из номера в номер (перевод Уллы-Лийсы Хейно). Третьей была серия про Колобка: «Колобок идет по следу» — название первого перевода на финский книг из этого цикла. История «Про Веру и Анфису» (которая была обезьяной) появилась четвертой. Это произведение тоже не переводилось, как и замечательный сборник, для которого Успенский собрал детские страшилки, — «Красная рука» (1993). Уже одно название пробуждает воображение.

С точки зрения Эдуарда, ситуация была на тот момент благоприятной. Журналы уже публиковали выдержки из книг, а что касалось издательства «Детская литература», обещания были даны и там. Новое молодое руководство, двое мужчин, вытеснивших мадам Пешеходову, казалось, относятся к работам Успенского вполне благосклонно.

Но так только казалось. «Школа клоунов», правда, была опубликована в 1983 году, но на этом дело и закончилось; на финский книга тоже не переводилась. Постепенно, с течением многих месяцев и сменой времен года, все зашло в тупик и остановилось. Пару лет спустя, то есть в феврале 1985 года, когда Стас еще жил в Клязьме, в маленьком тесном бревенчатом доме, среди остальных животных, которых он все время тайком пытался лишить жизни, — Эдуард написал так: «И я боюсь, что работа с ними (молодыми людьми из издательства) все-таки не получится. Так что мы потихоньку собираем Стасу чемодан и учим его говорить ку-ку и мяу по-фински».

А международные слова языков животных Стас уже выучил, его русский язык я сразу понял. Но доставки Стаса в Финляндию я не хотел, и Эдуард это, конечно, знал. Речь шла только о его обыкновении играть словами. И о собственной мечте, намеке, что семья сделает, если придется плохо: он действительно обдумывал переселение в Финляндию и даже в Америку, если ситуация не улучшится. Неизвестно, что ожидать от государства, — этот страх был вечным, и некоторым образом он все еще не исчез. В Америке Успенский получил в 1990-е годы даже green card, но не мог прилетать в страну на достаточно долгий срок; так что карта аннулировалась сама собой. И хорошо, что так. Но мысль о возможности переселения его не покидала. В Финляндии он зарабатывал бы свой хлеб хотя бы водителем такси!

С помощью слов домашняя жизнь сразу становилась более светлой, в этом и самое дешевое, и лучшее развлечение для писателя. По сути дела в письме говорится и о всестороннем обострении его экономической ситуации.

Каково быть писателем, когда не можешь опубликовать то, что создал? Кто лучше Эдуарда может ответить на этот вопрос? Колобку пришлось идти по следу долго, книга была опубликована в России только в 1987 году, «25 профессий Маши Филипенко» — в следующем году, а «Меховой интернат» — в 1992 году, как и «Вера и Анфиса». Работаешь, но ничего не можешь опубликовать. Как же ты тогда живешь, дорогой писатель? Снова хороший вопрос, потому что касается и Финляндии 2000-х годов. Приличные писатели есть, серьезно пишущие, высокохудожественные, но если у них нет продаж или хотя бы признанной репутации, их положение уже совершенно иное, чем прежде. Читателям тогда зачастую приходится ждать, поскольку представляется, что их (покупателей) не достаточно. Развлечение продается и поэтому популярно и ценимо. В том числе и серьезное развлечение, которое стали называть беллетристикой или художественной литературой, ведь она легче находит сбыт да и оценивать ее безболезненнее, ведь тут мы на одном и том же уровне. Книги продаются, а если их покупают, значит, они имеют свою ценность. Так все работает без особых головоломок.

Об этом, то есть о нынешней тенденции развития Финляндии, я в Финляндии 1980-х годов не мог знать ничего, только жалел Эдуарда и сожалел о тогдашней ситуации с публикациями в Советском Союзе. Даже если к нему относились бы благосклонно, то есть все, что Эдуард создавал, сразу принимали в производство, — средний срок публикации книги легко достигал двух, а то и трех лет. К тому времени, когда книга наконец выходила, все в ней казалось автору безнадежно устаревшим, ушедшим и далеким, ведь он написал уже совершенно другие произведения, а если не написал, то по крайней мере обдумал.

Но в политическом мире начали наконец происходить события, что повлияло и на ситуацию Эдуарда. Застывшее и впавшее в кому тело государства стало подавать удивительные признаки жизни, которые сначала казались конвульсиями. Горбачев намекал на реформы, и в стране витали непривычно хорошие предчувствия. Уже в конце апреля 1985 года Эдуард написал: «Скоро мы услышим какую-то действительно важную речь Горбачева. Начинается большая антиалкогольная кампания».

Ходили всякие слухи, и народ почувствовал, что его ожидает. Кампания не удалась, но свободы прибавилось. Концепциями времени были перестройка и гласность. В них нуждались тогда, они были бы нужны и сейчас. Два года спустя, в марте 1987 года, — в первые месяцы моей собственной свободы — Эдуард смог наконец оптимистически написать: «Дела у меня пошли лучше. В этом году выйдет три новых книги. Вот такая перестройка. И я теперь на руководящей работе на киностудии имени Горького, она делает фильмы для детей.

(А за последние 12 лет у меня вышла только одна книга «Школа клоунов» и перевод «Господина Ау». Вот и все.)»

Даже сейчас, когда я читаю эту заключенную в скобки лаконичную констатацию, меня пробирает холодок. Мои собственные трудности по сравнению с Эдуардовыми были детскими игрушками.

3

С годами ситуация Эдуарда улучшалась по мере того, как Советский Союз начал свою посадку на брюхо. Время киностудии Горького, правда, длилось недолго, Эдуарда «ушли» и оттуда, потому что он хотел, чтобы люди еще и работали!

«Студия для этих людей только кормушка», — иронически писал он мне. Но ожидание свободы воодушевляло. Советский Союз потерял свои силы, величественный орел великодержавных устремлений превратился в линяющего голубя, и вся империя стала крошиться — сначала по краям, а затем и полностью. Горбачеву, который продолжал руководить существующим уже только на бумаге Советским Союзом, пришлось в связи с захватом власти шайкой Янаева посторониться, а пришедший к руководству Россией Борис Ельцин тогда еще мог взобраться на танк и был коронован как герой свободы 1991 года. Но том моменте геройство и закончилось, ибо Ельцин (неправильный человек на правильном месте), опьяненный своей мимолетной популярностью в народе (как и водкой), проблемы решал в качестве нового царя быстро: независимость получили все, кто ее хотел, включая страны Балтии, в том числе братский народ Эстонии. За исключением Чечни в лоне России. Многого бы удалось избежать, если бы свободу заодно предоставили и ей.