Книга Аромагия - Анна Орлова

Сильно разило селедкой, и этот маслянисто-солоноватый запах с пряностями и уксусом настолько резко диссонировал с ароматом кофейных зерен, что оставалось лишь удивляться, почему я не сразу его уловила.

Видимо, действительно сильно вымоталась во время этот эпопеи у хель. Хотя приятных моментов тоже было достаточно. Стоит только вспомнить Исмира…

Впрочем, вот об этом точно лучше забыть.

Баночка, до верха заполненная кофе, так же отчетливо пахла соленой сельдью. Я поднесла ее поближе к свету и вслух помянула йотунов: на этикетке красовалась рыбья голова, недвусмысленно указывая, что это спланированная диверсия, а не глупая случайность.

Разумеется, можно добавлять в кофе ломтик лимона — бабушка уверяла, что это отбивает «морской» запах, а также сдабривать напиток специями… Но ни в коем случае нельзя спустить Сольвейг нахальную выходку, иначе отдельные пакости превратятся в травлю…

Печенье пришлось искать довольно долго, видимо, кухарка постаралась и в этом. Тщетные труды: невозможно скрыть лакомства от моего чувствительного носа, к тому же оскорбленного запахом сельди.

Добравшись наконец до коробки с медовыми коржиками, я усмехнулась. Если бы инспектору Сольбранду довелось увидеть меня в этот момент, он бы утвердился в своем мнении о моем сходстве с собакой-ищейкой.

Впрочем, маленькие печеньица с хрустящей корочкой и изумительным ароматом ванили (явно натуральной, по-видимому, выпечка была покупная) вполне компенсировали все сложности поиска. Там еще обнаружились чудесные ореховые пирожные с прослойкой безе…

Изрядно соскучившись по свежей выпечке, я легко ополовинила содержимое коробки.

Определенно, мне никогда не понять так называемых «сов», склонных спать до полудня! Предрассветная тишина, в которой слышится лишь шелест дождя за окном и сонное сопение дома. И звенящая, кристально-чистая свежесть раннего утра наполняет тело энергией, а мысли — рифмами…

Заодно я проверила бабушкино утверждение о селедке и лимоне, кстати, оказавшееся вполне правдивым. А кофе с ломтиком лимона и коньяком оказался очень неплох, особенно под ореховое печенье.

Зато какое выражение было написано на лице Сольвейг, когда она наконец спустилась! Насладившись лицезрением недовольства от неудавшейся пакости, я карамельно-сладким голосом пожелала домоправительнице доброго утра, на что она смогла только пробормотать что-то невнятное.

А наверху уже послышался трубный глас моего мужа, как всегда в такую рань, чем-то чрезвычайно недовольного.

Пришлось спешно ретироваться.

На лестнице я едва не столкнулась с Сигурдом, который сломя голову мчался вниз. Он толкнул меня и даже не извинился! Хотя пахло от него такой густо замешанной смесью анисовой обиды, лимонного недоумения, горчично-потного страха, приторно-душной вины, что невнимательность была вполне понятна. А если прибавить еще синяки на смазливой физиономии, которые он, похоже, пытался запудрить…

Все-таки интересно, кто так разукрасил проныру Сигурда? Вчера мне было не до того, но теперь любопытство когтистой кошачьей лапкой коснулось мыслей, высунуло дразнящий цитрусовый язычок. Любопытство пахнет лиметтом с перцем — цитрусом и карамельками, со спрятанным в сладости острым жалом.

Ингольв во все корки честил нерадивую прислугу. Впрочем, к этому все давно привыкли и не обращали внимания на утренние концерты. Главное — низко склонить голову и изобразить почтение к гневливому хозяину, а еще лучше подобострастие.

Хотя сегодня он, кажется, был особенно недоволен. Видимо, мой ранний отход ко сну поломал мужу некие планы, что не добавило ему хорошего настроения…

Свекор в своей спальне сдавленно ругался, причем почему-то именно на громогласного сына, которого красочно и убедительно грозился отстегать ремнем. Не скрою, очень хотелось бы на это полюбоваться… Жаль, вряд ли доведется.

Уннер, как говорится, цвела и пахла. Ее аромат — яркий цветочный, сладкий до приторности — хотелось поскорее запить. Не горничная, а банка розового варенья!

Ах, нет, еще нотка кисло-сладких ягод смородины, спелой-спелой, лопающейся на языке. И ложечка имбирного сока с ломтиком лимона — легкое злорадство. Хм, прелюбопытная смесь.

— Рассказывай! — велела я прямо, когда Уннер принялась расчесывать мои волосы.

— О чем, госпожа? — неискренне удивилась она.

В зеркале отразилось ее порозовевшее лицо, смущенно опущенные глаза.

— Все рассказывай! Почему ты сияешь, как снег в солнечный день. Почему господин Бранд в постели, вместо того, чтобы строить прислугу… — я перечисляла, наблюдая, как на смущенном личике горничной постепенно проступает улыбка, как на проявляемом фотоснимке. — И, кстати, кто наставил синяков Сигурду?

На последнем Уннер не выдержала, звонко рассмеялась. От нее запахло сладкой и пряной зеленью эстрагона (тархуна) с мандарином — искренним весельем.

— Пожалуй, начни с Сигурда, — определилась я, улыбаясь ее незамутненной радости.

Видимо, Уннер хотела сохранить секрет, но он распирал ее, лез наружу, как забытое дрожжевое тесто из кастрюли.

— Только обещайте, что не скажете господину полковнику! — попросила она, хитро блестя глазами.

— Разумеется, не скажу! — пообещала серьезно, хоть при виде смеющейся хитруньи на губы невольно просилась улыбка.

В отношениях с мужем я руководствовалась принципом: «Меньше знаешь — крепче спишь», так что совесть меня нисколько не мучила.

— Рассказывай! — нетерпеливо велела я, изнывая от любопытства.

Уннер, совсем позабыв о своих обязанностях, опустила щетку.

— Это Петтер! — выпалила она, пытаясь говорить тише. Впрочем, с ее звонким голоском это получалось плохо.

— Что — Петтер? — не поняла я. И притворно рассердилась: — Рассказывай по порядку!

— Слушаюсь! — сделала шутливый книксен горничная и зашептала мне на ухо…

Боюсь, по мере повествования меня одолевали противоречивые чувства. Начала Уннер с описания, как ее подловил нетрезвый Сигурд. Он и раньше ее домогался, порой довольно грубо, за что в свое время получил от меня строгое предупреждение и на время присмирел. Таких кобелей лучше держать на поводке и в строгом ошейнике. Почувствовав послабление из-за моего отсутствия, он решил воспользоваться случаем…

Уннер в красках живописала, как она перестилала постели, когда Сигурд ввалился в комнату. Он стал приставать к девушке, притом весьма настойчиво и откровенно, категорически не желая принимать «нет». Перепуганная горничная закричала, но домочадцы это проигнорировали. Ингольва совершенно не волновали отношения слуг, господин Бранд попустительствовал «заигрываниям» Сигурда, а Сольвейг злорадствовала, искренне убежденная, что девушка сама виновата.

«Задом крутила, вот и доигралась!» — Уннер весьма похоже пародировала домоправительницу.