Книга Патриарх Филарет. Тень за троном - Андрей Богданов

Хуже всего обстояли дела под Смоленском. По словам летописца, "русские люди в острожках из-за тесноты и скудости запасов стали болеть цынгой, и начался великий мор. В преждепомянутых городах также от голода и от цынги начали помирать. А от Москвы всем им помощи не давали и запасов не присылали".

В этих условиях Шеин, чтобы спасти личный состав, подписал с королём унизительное перемирие: "Не знаю, каким образом Михайло Шеин, только по совету с Артемием и сыном его Василием Кривым, внезапно с польским королем Владиславом мир заключили с условием, что ему, Михаилу, московскую артиллерию большую и мелкую оставить в острожках, а самому со всеми ратными людьми идти к Москве"[146].

Русское оружие никогда не испытывало такого позора. "Когда пришёл назначенный день, король Владислав со многими своими гетманами, со всей радой (коронным советом. — Авт.) и со всеми ратными людьми снарядились мужественно, и пришли к станам русских людей на конях, и стали на одной стороне, будто некое чудо смотреть. Михайло же Шеин с товарищами своими и со всеми своими ратными людьми пошли пешими из острожков своих с прапорами (знаменами подразделений) и с мелким оружием. И когда проходили напротив короля, тогда прапоры свои клали на землю перед королем, и кланялись ему до земли, и безо всякого прекословия начинали, пеши и безоружны, путь свой к Москве, точно с повинной, люди; а прочих кости там остались".

Известия о капитуляции русских войск и последовавшей за ней сдаче освобождённых городов, гибели Густава-Адольфа и развале антипольской коалиции убили Филарета. "Дошел жалостный об этом слух до царя и патриарха. И патриарх впал вдруг в великую скорбь, затем и почил с миром в лето от Адама 7142 (1633) года октября во 2-й день. И погребен был честно в великой соборной церкви (Успения Богородицы)".

Историки спорят, какая именно весть убила Никитича. Все они в сентябре 1633 г. были нерадостные. Сходятся но мнении, что глубокий старец умер от кручины. В самом деле — Филарет не болел долго. 1 октября, после обедни, к нему пришел сын-государь, а вскоре патриарх скончался.

После его смерти бояре довели поражение до конца, вместо подмоги, денег и запасов посылая воеводам укоризненные грамоты. Далее все шло, как обычно. Воеводы дружно сдавали города, бояре дрожали и оправдывались перед Владиславом, что-де Михаил Фёдорович ему не изменял, поелику нс целовал креста за малолетством. Владислав вёл свои победоносные полки на Москву. Царь Михаил Фёдорович послал ему навстречу послов, чтобы заключить мир практически на любых условиях.

Но Мать Пресвятая Богородица в который раз не выдала — поставила на вражеском пути малую крепость Белую с непобедимым полководцем Фёдором Фёдоровичем Волконским (сыном упомянутого выше воеводы и главы Челобитного приказа Фёдора Ивановича Волконского-Меринка). Что Волконский непобедим, знал пока лишь он сам; остальные окончательно убедились в этом несколько десятилетий спустя. Главное, князь сумел передать защитникам Белой свой несгибаемый боевой дух и собрал для обороны всех, кто готов был насмерть сражаться с врагом. В общем, не повезло Владиславу, как многим до и после него.

"А сам король Владислав, — пишет летописец, — и королевич Казимер, и гетманы с полковники, и с ротмистры, и капитаны, и всеми начальными и ратными польскими, и литовскими, и немецкими людьми, и с большими пушками и мортирами, своим злым умышлением, отпусти из-под Смоленска к Москве боярина Михаила Борисовича Шеина с товарищами и со всеми ратными людьми и послов к Москве, в третий день пошли от Смоленска к городу Белой, слышав про то, что на Белой в городе небольшие люди и хотя того, чтоб в то посольское время город Белую взять[147].

И (думал король) осадных людей страхом и своим многолюдством устрашить, и иными своими прелестями прельстить, и к тому осадных людей привести, чтобы, устрашась его злохищного умысла, город сдали. И с тем к осадным людям с большими угрозами разных полковников и всяких чиновников присылает, чтоб город сдали, не дожидаясь его королевского гнева. А если они города не сдадут — король велит над городом всякими обычаями промышлять и возьмет город без всякой мешкоты: "А воеводе вашему и всем городским защитникам, всем будет без пощады смерть, чтоб, не дожидаясь на себя королевского гнева, город сдали!"[148]

А по государеву указу на Белой был стольник и воевода князь Фёдор Фёдорович Волконский, а с ним дворяне, дети боярские (младший дворянский чин), стрельцы, казаки и тутошние бель-ские и уездные люди (т. е. горожане и крестьяне). И стольник, и воевода князь Фёдор Фёдорович, и дворяне, и дети боярские, и всяких чинов люди, видя такое злое королевское ухищрение, и над городом промысел, и всяческие его прелести, прося у Бога милости и у Пречистой Богородицы и у московских чудотворцев помощи, не устрашаясь его королевского промысла и не смутившись его прелестью, устремились на смерть и уцеломудрились на то, что лучше им всем за святые Божии церкви, и за православную веру, и за государево крестное целование в граде помереть, чем королевских гроз устрашиться или на приказы его прельститься. И, помолясь на том, все единодушно, и между собой все целовали святой и животворящий крест Господень, и, прося у Бога милости, засыпав врата градские, сели насмерть.

Король же Владислав, и королевич Казимер, и вся Посполитая Речь, и все чиновники, разпыхавшись великими злобами, облегли град Белую со всех сторон, поставив вокруг града многие остроги и земляные городки и шанцами весь град окопав. И сели у града по рву, и многие подкопы под град подвели, и многими приступами приступали со всех сторон, и из больших пушек по городу били, и из мортир всякими составными бомбами в городе зажигали[149]. И на многих приступах и руками градские стены зажигали, и подкопами-башни вырывали, и градские стены из пушек разбивали.

И всякими злоухищренными промыслами над градом вымышляли, как бы город взять. И воеводу, и осадных людей за их жестосердие смерти предать хотели. И милосердием Божьим, и Пречистой Богородицы помощью, и московских чудотворцев молитвами, никакими своими вымыслами города не взяли. А под городом на приступах и на вылазках у короля многих польских, литовских и немецких людей побили[150], а иных живых в город поймали[151].