Книга Грехи Брежнева и Горбачева. Воспоминания личного охранника - Владимир Медведев

…Утром 19 августа, как и велел Плеханов, я прибыл в Кремль, но он сказал:

– Не до тебя.

И я на его машине уехал к себе, в Заречье, там собрал вещи и отправился в деревню к родителям.

У стариков – тишина, ни газет, ни радио. Телевизор сломался. Меня ничто не интересовало.

20-го в конце дня пришел брат: «В Москве такие дела, а ты здесь сидишь?»

21-го я снова в Москве. Позвонил на дачу Горбачева. Поднял трубку кто-то из моих ребят (там находились и комендант, и мой заместитель), кто – не помню.

– Приезжай сюда.

Прибыл. Выяснил, что два самолета вылетели в Форос. Решил отправиться в аэропорт – встречать. Связался с Форосом, со своими. Ребята сказали, что с дачи уже выехали, вылет тогда-то.

Внуково-2. Суета. Бегают солдаты. Баранников, Шахрай, Станкевич. Подъехал Бессмертных. Меня удивило, что Баранников – министр внутренних дел, не знал, в каком самолете летит Горбачев.

– Во втором? – спросил он меня.

– В первом.

Подошел Станкевич.

– Вы разве здесь? А я думал – там.

– Меня отозвали.

Прилетел самолет, и начался спектакль.

Могу в чем-то ошибиться, но, всю жизнь профессионально занимаясь безопасностью первых лиц страны, утверждаю: был поставлен спектакль. Самолет приземлился и встал чуть дальше, чем обычно. Как объяснял потом всей стране Руцкой: «Если вдруг аэропорт блокирован, тут же прямо и взлетаем». Глупость! У них же связь с землей. Там, в воздухе, они все знали – кто встречает, кто где стоит.

Подали трап. Открылась дверь. В проем выглянул начальник личной охраны Руцкого и с автоматом наперевес картинно сбежал по трапу вниз. Подошел к Баранникову; о чем-то пошептался с ним и также картинно вбежал обратно – в самолет.

Только после этого скова открылась дверь. Появилась личная охрана Горбачева, все – с автоматами наперевес, как будто только что вырвались с боем из тяжелого окружения, за ними появился сам Горбачев, за ним Бакатин, Раиса Максимовна… Далее – интервью, его знаменитые слова, которые войдут в историю, о том, что там, в Форосе, он «…контролировал ситуацию».

Спустили и задний трап, там – тоже охрана.

Потом Голенцов, мой второй заместитель, сопровождавший президента, рассказывал, что, когда самолет приземлился, Раиса Максимовна спросила:

– Кто встречает?

Голенцов перечислил всех, в том числе и меня.

– А этому что здесь надо? – спросила она.

Сойдя по трапу, Михаил Сергеевич прошел взглядом мимо меня, поздоровался с моим заместителем Пестовым.

Я спросил Голенцова.

– Как обстановка?

– В машине поеду я, – ответил он коротко, – остальное расскажу на даче.

Я понял, что моя песенка спета. Кости мои перемолоты там не единожды. Все закончилось.

Доехал все-таки с ними до горбачевской дачи – до Раздор. Там еще раз вспомнили Форос, я объяснил, что подчинился письменному приказу.

Переговорив с ребятами, уехал, а назавтра снова прибыл на дачу.

Комендант Бондарь впервые обратился ко мне на вы:

– Михаил Сергеевич просил вас сдать оружие и покинуть территорию дачи.

Было 22 августа, день моего рождения. Этот вечер мы провели дома вдвоем с Еленой Федоровной. Через два дня прилетела из Крыма Дана.

– Вот и все, – сказал я ей, – вот и все.

– Ну и слава Богу.

Я встречал Дану в аэропорту. Как говорила она потом, мой вид поразил ее – похудевший, осунувшийся, глаза запали.

За эти дни, что мы жили на даче, произошла цепь трагических событий. Покончили ясизнь самоубийством несколько высокопоставленных лиц, которых я довольно хорошо знал. По-человечески искренне было жаль их. Тревога усиливалась, вокруг нас неотвратимо сжималось какое-то невидимое кольцо. Меня буквально преследовали фотокорреспонденты, газетчики, телевидение. Это была настоящая охота. Они без стеснения врывались в дом, когда нас с женой не было. В квартире лежала больная дочь с температурой 40°, рядом с ней – старая мама Даны. Телевизионщики, перепутав, приняв ее за мою маму, задавали ей нелепые вопросы:

– А мог ваш сын оказаться предателем?

Она не знала, что отвечать, путалась, и они снимали ее.

Мы с Даной однажды подходили к даче, когда взволнованная Елена Федоровна встретила нас у калитки: «В доме корреспонденты телевидения». Я свернул в рощу, побродил, пообдумал, что к чему, только потом вошел в дом. Телевидение уже успело заснять не только Дану, но и ее мать, и без того вконец расстроенную. У нас разговор вышел недолгий, поскольку меня вызывал наш новый руководитель, исполняющий обязанности председателя Комитета госбезопасности Иваненко. Журналисты тоже помчались вслед за мной и успели переговорить с Иваненко раньше меня.

– Вы будете с Медведевым беседовать или вести допрос? Как со свидетелем или как с обвиняемым?

– Конечно, беседовать. Конечно, как со свидетелем.

Но даже и беседы с новым руководством КГБ у меня практически не было.

– Извините, – сказал Иваненко, – у меня вопросов к вам нет. Но вами интересуется прокуратура. Поезжайте прямо сейчас.

Журналисты, фотокорреспонденты, телевидение всем скопом поехали за мной и в прокуратуру, но там их не пустили.

Заместитель прокурора России Лисов встретил меня уважительно, поздоровались за руку. Следователь задавал вопросы: о приезде группы ГКЧП, о разговорах в Форосе, моем отъезде. Лисов записывал ответы. Говорили около получаса, не более.

Спустился вниз – все та же бесцеремонная компания тележурналистов ждала на выходе.

Еще дважды вызывали меня в прокуратуру. Вопросы все те же – «о событиях и фактах 18 августа в Форосе», но более подробные – по часам, по минутам. Следователи держали себя чрезвычайно корректно.

Потом телевидение показало эту передачу. И показали Данину маму, что-то она там бормочет… Старая женщина увидела это все, она так нервничала. В сентябре у нее случился обширный инфаркт миокарда. В январе 1992 года мы ее похоронили…

Исход

После августа 1991-го моя служба оборвалась. Пока оформляли мне пенсию, пока сходил в отпуск (снова зимой), наступил уже март 1992-го. Не знаю, почему затянули с оформлением пенсии, может быть, потому, что «девятка» сразу же после августа выкинула меня из своих штатов и передала в распоряжение общего управления кадров. Там другой коэффициент, другая пенсия – ниже. Вообще для этого управления я человек чужой. Меня вызвали туда и сказали:

– Предоставить вам работу не можем. Если сами что-то найдете, препятствовать не будем.

– Не волнуйтесь, я уйду в отставку, – ответил я.