Книга Коллекционер желаний - Надежда и Николай Зорины

– Катенька, Катенька! Не могу больше! Ты сводишь меня с ума. Твои волосы, твой запах… Я и не знал, что так может пахнуть женщина, взрослая женщина, прекрасная, созданная для любви женщина. Твой запах – запах младенческой плоти, даже пот твой пахнет парным молоком. А волосы, волосы… Ну, пойдем же, пойдем. Нет, я сам отнесу тебя, сам раздену. Моего младенчика, сладкого молочного малыша.

Ну и пусть, ну и пусть. Вадиму сейчас приходится хуже. Как выдержать, как не закричать? Смешно об этом и думать, когда Вадим…

Вся бутылочная баррикада обрушилась на пол – задел-таки ее Михаил, когда проносил над столиком Катю. Шуму, звону! Только бы не прибежал Ренат-Женя, все и так затягивается, скоро наступит утро, можно и не успеть…

– Катюшечка, миленькая.

Качнулась дверь, поплыл коридор. Тускло горят фальшивые канделябры. Света вполне хватит, чтобы сориентироваться потом…

Дверь в конце коридора. Черная дыра проема. Миша прижал Катю боком к стене – вспыхнул яркий, навязчивый свет.

Катя зажмурилась. Михаил, засмеявшись, с веселой похотливостью впился губами в ее зажмуренные глаза.

– Это временно, временно.

Положил ее на кровать, зажег бра, верхний свет выключил.

Вот сейчас, вот сейчас выдержать – самый сложный этап.

Катя закрыла глаза, приготовилась…

Михаил закрыл дверь, приготовился…

Вадиму хуже, Вадиму еще хуже!

– Катенька, Катюшка моя! Наконец-то мы одни.

Михаил решил распалить себя тягучей, медлительной лаской. Тронул у Катиного горла пуговицу – ледяные руки убийцы. Не смотреть на него, не открывать глаза, иначе ни за что, ни за что!.. Брюки, свитер, рубашка – все медленно, медленно. Снимает медленно, но бросает в беспорядке на пол.

Последняя оболочка сползает, руки на груди – ледяные руки мертвеца, воскресшего некстати.

– Господи, Катенька, как я тебя люблю!

Запах похоти, дешевой смерти.

Вадиму хуже, куда хуже!

Губы, губы, губы. Сладко-соленое, железистое во рту. Губы-вампиры и руки.

Ужас, безумие, бездна кошмара, бездонный кошмар… Конца не будет, не будет, не будет.

– Катенька, Катенька, Катенька. Счастье мое…

Нет, не выдержать.

И Вадиму тоже не выдержать. Они выбьют из него признание, уже, может быть, выбили.

– Твой запах, Катюша, с ума сойти!

Не успеть, все равно не успеть. Не спасти, все равно не спасти. И не выдержать.

Все бессмысленно. Вадим тоже не выдержит. Погибнет. А может, уже погиб. Некого больше спасать…

Что же делать? Сбросить это потное, тяжелое, подлое, ненавистное тело – признаться в ненависти и кончить все разом. Нет смысла спасать, нет смысла спасаться. И бить, бить, бить эту рожу, красную похотливую рожу подлеца, пока не начнут болеть пальцы, пока упругое не станет склизким и мягким – грудой мертвой плоти.

– Я люблю… Катя…

– Я… тоже… тебя…

Минута, две, от силы пять – и все кончится. Нельзя раскисать. Осталось всего ничего. Зажмуриться и сказать, повторять, повторять:

– Я люблю тебя, Мишенька, очень, очень люблю!

Нет, не кончилось. Нужно и ей… Только чуть-чуть притвориться, сделать вид… Вместе, вместе должно все закончиться. В унисон застонать, в унисон завибрировать – наслаждение не будет полным, если он в одиночестве… Дать ему насладиться сполна, чтобы выиграть… чтобы спасти.

– Катя…

– Мишенька…

Секунда, две, от силы пять – и все кончится. Нет, еще и еще…

Кончилось. Откатился. Насытился. И, кажется, счастлив. Придет в норму дыхание, высохнет пот – он уснет, спокойно и крепко. Лишь бы не вздумалось ему повторить.

– Катенька, родная моя, – обнял, прижал к себе и затих.

Слава богу. А она, оказывается, сильная девочка. Выдержала.

Задышал ровно и тихо.

Миссия выполнена.

Больше всего Катя боялась уснуть. О том, как она выберется из этого дома, как доберется до города, она пока не думала. Это будут уже следующие этапы, и думать о них сейчас не имело смысла. На данный момент перед ней стояла другая задача, сложная, почти невыполнимая, – не уснуть, выждать хотя бы час и не уснуть, ни в коем случае не уснуть.

Глаза закрывались сами собой, приглашая скованное, изо всех сил сопротивляющееся сну тело расслабиться, отдаться на волю этих нежных, убаюкивающих волн сладкой дремы. Они обещали, что ничего страшного не случится, что это будет только короткий отдых, маленькая передышка, из которой легко и просто можно выйти, которая ни к чему не обязывает. Вадим, наверное, в своей камере-клетке тоже сейчас спит, и спят его палачи. Все спят, все сейчас спят. А она спать не будет. Просто закроет глаза и немного полежит, просто закроет глаза…

– Как я по тебе соскучился, Катенька! – Михаил, сонный и теплый, ткнулся в ее плечо.

Катя открыла глаза. Господи! Она все-таки уснула. Интересно, сколько она проспала? За окном все так же совершенно темно, и в доме тихо. Может, можно уже уходить?

Михаил заворочался и снова забормотал.

Нет, уходить рано. Нужно еще немного подождать. Только больше не спать. Не закрывать глаз, не поддаваться обману, не верить, не верить. Ни за что, ни за что! Иначе… Иначе наступит утро – конец.

Но глаза закрывались. И опять волны укачивали ее, словно ребенка в колыбели. И рай на двоих с убийцей уже не казался адом, а был желанным, потому что обещал сон и покой сейчас.

Не спать, не спать!

Катя широко-широко открыла глаза, до боли в веках. Задержала дыхание, ухватила себя крепко-крепко двумя пальцами за кожу на боку, напрягла мышцы.

Сколько длилась эта отчаянная борьба со сном, Катя не знала. Ей казалось, что время замерло на одной точке и не сдвигается ни на шаг. За окном висела все та же непроницаемая темнота, а дыхание спящего Михаила совершенно не внушало доверия. Он то и дело ворочался и что-то бормотал.

Наконец серый зимний сумеречный рассвет забрезжил за неплотно задернутой шторой. Михаил крепко спал, обняв ее рукой за плечи. Катя осторожно освободилась от этой руки, послушала его дыхание и тихонько отодвинулась на край постели.

Немного полежав и убедившись, что первый, крошечный этапик прошел благополучно, Катя спустила с кровати ноги. Михаил спал. Катя поднялась и, подобрав с пола разбросанную одежду и обувь, на цыпочках вышла из комнаты. Прислонив ухо к двери, она прислушалась – Михаил крепко спал и ухода ее не заметил.

В коридоре все так же тускло горели светильники и было тихо. С ворохом одежды в руках она побежала к лестнице.

Только на первом этаже, вступив в относительно безопасную зону темноты, Катя оделась.