Книга Горе от ума? Причуды выдающихся мыслителей - Рудольф Баландин

Фундаментальные теории требуют надёжных знаний во многих дисциплинах, обширного научного кругозора.

Принято объяснять безнадёжный пессимизм Шопенгауэра его психической аномалией. А он так же расценивал взгляды неисправимых оптимистов. Вот некоторые его высказывания, которые трудно оспорить:

«Мы знаем, что смерть неизбежна, и всё равно ставим перед собой какие-то цели, стараясь выдумать мыльный пузырь как можно больше, хотя отлично знаем, что он лопнет».

«Люди подобны часовым механизмам, которые заводятся и идут, не зная зачем».

«Тысячи наслаждений не окупают одного страдания».

«Какой прок от просветителей, реформаторов, гуманистов? Чего добились на самом деле Вольтер, Юм, Кант? Все их старания – тщетные и бесплодные усилия, ибо мир – госпиталь неизлечимых».

Он писал, что великие произведения литературы посвящены борьбе, страданиям, битвам за счастье и справедливость. Но даже в случае победы героя ожидают краткий триумф и последующее бесцельное существование. У Данте в «Божественной комедии» наиболее могучее и мудрое творение – Ад, а не Рай. Чем это объяснить? Материал для своего Ада черпал он из реального мира, и получилось убедительно и сильно. Для Рая не нашлось подобий, и картины получились бледными.

Может быть, Природа, наша прародительница, даёт основание для оптимизма? Увы, достаточно присмотреться к жизни её творений, чтобы убедиться в обратном. Улитки и червячки поедают растения, а сами становятся добычей более сильных и ловких тварей. Никакое существо не имеет защиты от врагов; даже могучие хищники погибают от микробов.

Создав изумительные организмы, искусная природа равнодушно обрекает их на бесчисленные опасности и страдания. Жизнь или смерть индивидуума для неё безразличны. В этом людям следует поучиться у неё.

В мире царит слепая, бессмысленная воля к жизни. Трагедия разумного существа – в сознании неизбежности своей смерти и тщетности устремлений к иллюзии счастливого будущего.

Блестящая литературная форма придаёт доводам Шопенгауэра дополнительную убедительность. Хотя его личная жизнь опровергает их.

Несмотря на бренность бытия и ничтожность людей, он напрягал свой ум, стараясь убеждать их в своих идеях. Уверял, что наш мир – худший из возможных миров, а сам панически боялся смерти. Видел счастье человека в весёлом нраве, отличаясь замкнутостью и мрачностью. Основой нравственности называл сострадание, а с наибольшим сочувствием относился к своей любимой собаке, а не к людям.

Шопенгауэр стремился создать цельную философскую систему. Как он признавался: «Лучшим в моём собственном развитии я обязан, после впечатлений наглядного мира, творениям Канта, равно как Священному Писанию индусов и Платону».

«На 17-м году моей жизни, – вспоминал он, – безо всякой школьной учёности, я был так же охвачен чувством мировой скорби, как Будда в своей юности, когда он узрел недуги, старость, страдания и смерть. Истина, которая громко и ясно говорила из мира, скоро преодолела и мне внушённые еврейские догмы, и в результате у меня получился вывод, что этот мир не мог быть делом некоего всеблагого существа, а несомненно – дело какого-то дьявола, который воззвал к бытию твари для того, чтобы насладиться созерцанием их мук».

На это можно ответить: если Мир есть плод наших представлений, то это лишь один из многих взглядов на жизнь. Живое существо, не размышляющее о неизбежности смерти, пребывает в вечности (пока живёт), на что нацеливает его воля. Для разума человека мысль о смерти есть испытание. Он может верить в смысл жизни или в её бессмыслицу. Исходить из принципа всего живого: мы вечны, пока живы. Что дальше? Тело становится частью организма Биосферы, среды жизни, пронизанной энергией Солнца; её учёный, теолог и философ Тейяр де Шарден называл Божественной, ибо она создала нас и дала жизнь…

Впрочем, наш ответ не удовлетворил бы Шопенгауэра, убеждённого в переходе в небытие. Что ж, и он прав, так же как многие другие, думающие иначе, чем он.

Ходже Насреддину сосед пожаловался на их общего знакомого. «Ты прав, – сказал Ходжа, – он плохой человек». Позже зашёл к нему этот общий знакомый и пожаловался на первого. «Ты прав, – сказал Ходжа, – он плохой человек».

Жена Насреддина, слышавшая эти разговоры, отчитала мужа: «Как можешь ты говорить и тому и другому, что они правы?!» «И ты права», – вздохнул Ходжа.

…Каждый человек с определённого возраста вольно или невольно выбирает свой жизненный путь. Артур Шопенгауэр не был в этом отношении исключением. Благодаря финансовым возможностям отца он в юности путешествовал по европейским странам, выучил несколько языков, много читал. Генрих-Флорис Шопенгауэр хотел, чтобы сын пошёл по его стопам, и определил его в гамбургскую фирму для освоения торгового дела. Но судьба распорядилась иначе.

Как писал русский публицист Э.К. Ватсон: «Весною 1805 года скоропостижно умер отец Артура: он упал из окна чердака в глубокий канал и утонул. Ходили слухи, будто, сделавшийся в последние годы своей жизни чрезвычайно раздражительным, особенно вследствие усилившейся с годами глухоты своей, Генрих-Флорис Шопенгауэр преднамеренно бросился в канал; другие утверждали, что Шопенгауэр-отец лишил себя жизни в припадке умопомешательства, наследственного в его семействе (действительно, в нескольких поколениях семьи Шопенгауэр встречается не один случай умопомешательства); третьи же видели в смерти Генриха-Флориса просто несчастный случай. Как бы то ни было, но смерть отца произвела на Артура сильное, удручающее впечатление».

По версии немецкого юриста и писателя В. Абендрота, Генрих-Флорис случайно провалился в складской люк и стал инвалидом. Его жена не изменила своего светского образа жизни. Как писал Артур: «Эта госпожа, моя мать, давала приёмы, пока он умирал в одиночестве, и развлекалась в то время, когда он переносил тяжелейшие муки. Такова женская любовь».

Её понять можно. Она была на 20 лет моложе мужа и пользовалась популярностью как писательница. (Криминальный сюжет в современном стиле – заказное убийство; ведь Генрих-Флорис оставил крупное состояние, на которое безбедно прожили его вдова и сын.)

В 1807 году Артур Шопенгауэр поступил на медицинский факультет Геттингенского университета. Через полгода стал посещать лекции и на философском факультете. Круг его интересов был чрезвычайно широк. Через три года он продолжил учёбу в Берлинском университете. Он всерьёз интересуется естественными науками. Лекции по философии не только записывает, но и снабжает своими критическими замечаниями.

В Йенском университете он защитил докторскую диссертацию «О четверояком корне закона достаточного основания». Согласно этому закону, каждое утверждение должно быть обосновано или логически, или на фактах, на опыте. Формулировка Лейбница: «Ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение – справедливым – без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе, хотя эти основания в большинстве случаев вовсе не могут быть нам известны».